|
Как-то в присутствии одного из индийцев, прибывшего в Петербург в составе официальной делегации, зашел разговор об одной из религиозных сенсаций: каменный идол слоноподобного бога Ганеши непостижимым образом выпивал принесенное в храмы и поставленное перед ним молоко. Очерк об этом "чуде Ганеши" тогда появился в представительском журнале "Индия", выходящем на нескольких языках, в том числе и на русском, и вызвал довольно живую реакцию у наших соотечественников, склонных впадать в религиозную экзальтацию ориентального направления. Шри Чинмой, Ошо, Кришна, Сатья Саи-баба, Шри Ауробиндо, Николай Рерих - список имен, окруженных магической аурой проникновения в высшие тайны Вселенной, можно значительно расширить, но это уведет нас в сторону. Тем более, что высокопоставленный индийский чиновник отреагировал на "чудо Ганеши" довольно флегматично, дав ему вполне земное объяснение: толстостенные чашки из пористой глины, в которых совершалось приношение, могли впитать молоко, минуя всякие мистические причины.
- Вообще меня несколько удивляют и забавляют все эти разговоры, - сказал он, - таинственная страна, мистическая страна... Страна как страна, поезжайте и посмотрите. И мы c женой поехали...
Говорят, что конец июля - далеко не самое лучшее время для посещения Индии, в особенности ее больших городов. Наши первые впечатления подтверждают это мнение со всей очевидностью. Если кто не знает, что такое ностальгия в ее крайнем, физиологическом выражении - поезжайте в Индию в середине лета: четверти часа в центре Дели вполне достаточно для того, чтобы дождливый и промозглый ноябрьский Петербург стал представляться землей обетованной. Ослепительно белый, зависший в зените, кружок солнца, методично выжигал и выжаривал привокзальную площадь; продавец кокосовой мякоти толкал перед собой плоский дощатый щит на двух огромных скрипучих колесах с деревянными спицами, пробираясь между лотками и навесами и кропя водой из лейки свой увядающий, разложенный на досках, товар; черный и тощий как грабли велорикша, оставив свой трехколесный "экипаж" мочился на облицованный яично-желтым кафелем закуток между передвижным, закопченым, воняющим прогорклым маслом, котлом пышечной, и сувенирной лавкой, сияющей тусклым дешевым блеском. За окнами машины в пыльном мареве проплывали смуглые усатые лица стражей порядка, вооруженных тяжелыми карабинами слоновьего калибра; приникали к стеклам сморщенные, покрытые каким-то серым свалявшимся репейником физиономии нищих; мелькали в толпе темные, туго завернутые чалмы сикхов; тряслись навстречу потные, измученные зноем и поисками седоков вело- и моторикши; худая серая корова, уткнувшись мордой в кучу мусора у стены, меланхолично двигала скулами, размочаливая в челюстях мятую газету.
Наш водитель, усатый худощавый индиец, пробирался в этом потоке с ловкостью автомобильного слаломиста, деликатно подрезая соседей и до миллиметров вписываясь в пространство между переполненным маршрутным автобусом и сереньким лопоухим ишачком, запряженным в ветхий миниатюрный фургончик, составленный из отработанных рекламных щитов.
Гид, обернувшись к нам вполоборота, смуглой ладонью указывал на щербатые фризы и колонны громоздких архитектурных монстров, возведенных методичными британцами в период расцвета колониальной эпохи - начало ХХ века - и пустынный, одичалый вид этих строений с выбитыми стеклами почему-то вызвал в моей памяти образ роскошной декорации, возведенной для съемок монументального полнометражного сериала и брошенной после окончания работы. Машина останавливалась, гид распахивал дверцу. За редкой железной решеткой в раскаленном лиловом мареве плыли и расслаивались тяжелые монументальные пропорции президентского дворца; ступенчатая терраса широкими уступами вела от придворной площади к месту кремации Махатмы Ганди - квадратной (прим. 70х70 м) площадке, огороженной высокой каменной стеной. При входе снимаем обувь, идем босиком по горячим, вымощенным камнем, дорожкам. Гранитная плита, вечный огонь, прикрытый прозрачным плексигласовым колпаком.
- Здесь его кремировали, - говорит наш гид, - пепел развеяли над священными реками: Индом, Гангом, Джамуной.
- А народ стоял и смотрел? - Да, - отвечает гид. И начинает говорить о Махатме Ганди. О том, что он бродил по дорогам как простой дервиш, в рубище, опираясь на посох. Учил, проповедовал. Говорил, что высшие достижения технического прогресса не принесут счастья индийскому народу, что человек должен работать руками, прибегая к услугам машин и механизмов лишь в самом крайнем случае.
Потом, путешествуя по Индии, мы увидим все это, увидим мешковатые чучела на лесах строящихся зданий, женщин, одетых в переливающиеся всеми цветами радуги сари и поднимающих на эти леса подносы с кирпичами. В Махабалипураме, небольшом поселке на берегу Бенгальского залива, я попробовал сфотографировать одну из них, но она, придерживая одной рукой установленный на голове поднос с восемью (! - два пуда как минимум) кирпичами, выставила перед объективом раскрытую ладонь. Прислуга отеля, в котором мы остановились, вручную стирала белье постояльцев. Стоила эта услуга две рупии за одну вещь. 1 доллар - 35 рупий. Глядя на усердие этих мальчишек, мы спросили у администратора Рамеша, почему гостиница не обзаводится стиральной машиной - неужели для них это дорого? - Нет, - ответил Рамеш, - мы вполне можем позволить себе такое приобретение, но чем мы тогда займем наш персонал? Я тоже начинал с ручной стирки, уборки, прошел все, и теперь могу выполнить любую работу: сделать проводку, поджарить рыбу на решетке для посетителей нашего ресторана, отремонтировать мотоцикл на нашей прокатной станции. И так далее.
Как-то вечером мы сидели на галерее перед дверью нашего номера (широкая постель, две бетонных полки в углу, душевая кабина, большой трехлопастной вентилятор под потолком, сто метров до кромки прибоя - двести рупий в сутки) и рассматривали купленную в одной из скульптурных каменотесных мастерских фигурку Кришны, играющего на флейте. Изящная статуэтка из зеленого мрамора высотой шестнадцать сантиметров обошлась нам в триста рупий. Торговались два дня, уходили, возвращались, ждали, когда мастер окончит утреннюю молитву перед миниатюрным алтарем в темном углу своей хижины: дюжины бамбуковых столбов, прикрытых навесом из особенным способом переплетенных листьев кокосовой пальмы. Наконец мастер погружал пальцы в чашку со священным пеплом вибхути, проводил ладонью по лицу, оставляя на лбу три широких серых полосы, и подходил к нам. Начиналась торговля.
- Двести рупий, идет?
- Нет, триста восемьдесят!
- Двести двадцать?
- Триста семьдесят!
И так далее, пока не сошлись на трехстах. Рамеш, осмотрев нашу покупку, сказал, что мы все же переплатили, но немного, рупий тридцать.
- Как? - удивился я, - мастер сказал, что потратил на эту работу две недели!
- Неправда, - возразил Рамеш, - такие статуэтки здесь не делают, их привозят с юга на продажу.
Махабалипурам - место курортное, туристическое, и в сезон торговля здесь идет довольно бойко. В нашем отеле - Лакшми-лодж - живут даже на открытой террасе за тридцать рупий в сутки. Вообще Лакшми-лодж - место недорогое. Номер типа нашего, но на первом этаже, стоит сто пятьдесят рупий - меньше четырех с половиной долларов. За шестьдесят-семьдесят рупий в ресторане при гостинице можно вполне прилично пообедать: картофель-фри, досай, масала, пури, жареная рыба кокос, креветки вареные и жареные, кока-кола, чай. Особым разнообразием местная, в данном случае южная, кухня не отличается. Рис, омлет, картофель, рыба. В некоторых поселковых ресторанчиках предлагают жареную акулу - порция стоит около двухсот рупий. Рыбный ряд на маленьком местном рынке небогат, уловы невелики: два-три десятка рыбешек, редкая из которых достигает длины детского локтя. Местные рыбаки выходят на промысел с рассветом, часов в пять утра. Часа через три-четыре их лодки, составленные и связанные из пять-шести обтесанных пальмовых бревен - нос из трех-четырех остроконечных плашек крепится отдельно - возвращаются к берегу. Рыбаки побогаче - на моторе, те, кто победнее, гребут длинной тонкой доской. Волна выносит лодку на песок, рыбаки вытаскивают сети, плетеные из лыка сумки с уловом, подводят под корму длинную веревку и, перекинув ее через крепкую палку, поднимают и относят корму подальше от берега.
Как-то я предложил одному из рыбаков помощь в этом деле. В ответ он не только охотно согласился, не только предложил мне прокатиться на своем суденышке, но и пригласил нас с женой к себе на обед, заверив, что у него в доме мы отведаем самой свежей рыбы на всем побережье. Предложение было принято, рыбак получил сто рупий аванса на покупку овощей и специй, и в час дня уже ждал нас возле отеля, чтобы проводить к своей хижине. Надо сказать, что при наблюдении местных гигиенических обычаев, обед в рыбацкой хижине представлялся мне несколько рискованным мероприятием, так что для профилактики возможных неприятностей мы на голодный желудок выпили по сто грамм привезенного с собой коньяка "Белый аист". Рыбак привел нас в маленькую оштукатуренную каморку, где не было ничего, кроме чистой камышовой циновки на земляном полу. Мы уселись на этой циновке скрестив ноги и, в ожидании заказанного обеда, вступили в неторопливую обстоятельную беседу. Рыбак, как, наверное, и все рыбаки мира, сетовал на скудные уловы, на дороговизну лодок, на нелегкий труд и неверные доходы, говорил, что его сыновья ни за что не пойдут по его стопам, и что он, отец семейства, приложил к этому определенные усилия, дав детям соответствующее образование. Жена рыбака принесла и поставила на циновку перед нами два металлических блюда с жареной рыбой, приправленной узорчатыми кружками помидоров, упругими луковыми колечками и слезливыми дольками маленьких, с голубиное яйцо, лимончиков. Мы пальцами разделывали довольно костлявых "coconuts" и, приправив кусок лимонными каплями, отправляли его в рот, тщательно перетирая языком чуть горчащие рыбьи волоконца. Рассказывали о себе, о Петербурге, о России. Рыбак почему -то был убежден, что за последние восемь-десять лет жизнь наша изменилась к худшему.
- Почему?, - спросили мы.
- Потому, что раньше русские ездили к нам часто и во множестве, целыми группами, а за последние годы никого - вы первые, - ответил рыбак. Мы соглашались и нет, говорили, что раньше к ним приезжали организованно, по путевкам профсоюзов, а мы путешествуем сами по себе, что раньше было невозможно по нашим внутриполитическим причинам. Так что в чем-то наша жизнь действительно стала хуже, профсоюзы обеднели по причине общего промышленного кризиса, а в чем-то лучше, свободнее. Так что обед проходил очень мило и дипломатично вплоть до момента окончательного расчета, когда рыбак заявил, что приправа к рыбе обошлась ему в лишних пятьдесят рупий сверх оговоренного, так что в целом наш обед стоит не двести рупий, а двести пятьдесят. Но тут мы довольно решительно запротестовали, отдали рыбаку причитающуюся ему сотню и, поблагодарив хозяйку и сухо простившись с хозяином, вернулись в наш Лакшми-лодж. На душе остался неприятный осадок, усугублявшийся при мысли о неизбежных встречах на берегу и на улочках поселка. Но рыбак оказался незлопамятен и, столкнувшись со мной вечером того же дня у маленькой бакалейной лавчонки, стал радостно жать мне руку и хлопать по плечу. Он показался мне не вполне трезвым, но нисколько не озлобленным.
Разумеется, местное население смотрит на европейца-туриста как на источник дохода, но в этом взгляде не ощущается никакого холуйства, никакого заискивания перед твоим, пусть не очень пухлым, но все же - по местным понятиям - объемистым бумажником. Для иллюстрации привожу некоторые цифры. Приличным месячным заработком в Дели считается сумма в восемь-десять тысяч рупий. Менеджер цеха по расфасовке и упаковке пахучих палочек из сандаловых опилок - город Майсур - зарабатывает до двух-трех тысяч. Мальчишки, вручную отсчитывающие эти палочки и с пулеметной скоростью вбрасывающие их в целлофановые пакетики, получают от шестисот до семисот рупий в месяц. Сидят на полу маленькой, пропахшей пьянящим ароматом сандала, каморки, смеются, скаля жемчужные зубы, и с подчеркнуто артистической лихостью мечут в прозрачные упаковки пучки бурых бархатных лучинок. Те же, кто сталкивался с нашими соотечественниками, не сразу признавали в нас российских подданных, ссылаясь на свой прошлый опыт.
- Русские не говорят по-английски, - заявляли нам, - русские путешествуют только большими группами. Мы отвечали, что изменилась страна, и что к ним теперь приезжают и будут приезжать другие русские, разные: паломники, бизнесмены, свободные путешественники, мелкие коробейники-челночники, студенты, художники и состоятельные туристы, решившие покинуть привычный комфорт европейских курортов ради новых неизведанных ощущений.
И все это будет, будет. Будут библейские нищие на перекрестках, автостанциях и обочинах. Тощие, черные, до костей выжженные и высушенные ослепительно-белым экваториальным солнцем, обмотанные ветхим тряпьем вокруг костлявых крестцов, они будут протягивать к вам беспалые ладони и смотреть в ваши глаза. Вы можете отвернуться, сделать вид, что не замечаете его, но лучше подайте монетку или купюру достоинством в одну-две рупии, и он отойдет, благодарно кивнув вам на прощанье.
Впрочем, просить, клянчить, вымогать в той или иной форме будут везде. Будут торговаться за каждую рупию, каждое слово, вещь или услугу, будь то грошовый перстень, поездка на слоне, экскурсия по дворцу махараджи или право посещения храма в закрытое, как указано на табличке для посетителей, время. В этом нет ничего обидного, унизительного для самолюбия - здесь так принято. И потому, если рикша, держатель галантерейной, обувной или ювелирной лавочки, а то и просто уличный прохожий обращается к вам с таким, казалось бы, невинным и любезным вопросом: откуда вы приехали - звучит коротко "came from?" - и первый ли раз вы посещаете Индию - поверьте, этим человеком может двигать не только праздное любопытство.
Александ Волков
По материалам газеты "Странник", 1997
|
