«На самых задворках в маленькой клумбочке убогих цветов покоится безобразненькое изображение Ганеши — Слона счастья. Семья индийского кули, живущая в шалаше уделяет ему последние зерна риса. Не много счастья принесло им это изображение. Индию надо знать не из дворца махараджи» Н. Рерих. Цейлон-Гималаи, 1923 год.
Первое утро. Пошли гулять к океану по улице через деревню. «Хеле-атизёнэйм-эреюфром!» Это не вопрос, - на него отвечать не надо, - они все равно не поймут ответ, это приветствие. Нужно улыбаться и жать руки. Сотни черных рук сильных, больших, маленьких, грязных, старых, ленивых, костлявых, дрожащих, пухлых, детских, пахнущих рыбой, песком, кари, сандалом, говном ... Полтора километра рукопожатий. Корзины, горшки, рыба, женщины, бесконечные веселые дети, кошки. Здесь есть кошки, потому что нет мангустов и обезьян, но зато много рыбы. Они сытые, их любят, у них есть котята. За нами роем клубится стая детей, увеличивающаяся с каждым шагом. Бегут, прыгают, кувыркаются галдят.
Перед порогами домов на земле мелом начерчены сложные орнаменты. Кельские узлы, цветы, рыбы, волны, индийские «огурцы» с точечками, персидский гурих и арабский ислим, птицы, ветки, облака, - они никогда не повторяются. Эти орнаменты рисовала увереная умелая рука.
Мне говорили, что деревню населяет циганское племя из Анхра Прадеш, пришедшее сюда в начале шестидесятых. Тогда здесь еще не было леса и на северо-восток от Пури тянулась пустыня. Они построили дома, лодки и стали здесь жить. Теперь у них своя школа, своя заправка, своя власть. Один кашмирец в антикварной лавке на СТ-роад говорил мне, что правительство им построило дома, им предлагали квартиры из двух комнат на семью, но они отказались и продолжают жить в своих шалашах. Они не индуисты, они едят кур и свиней, они поклоняются своим богам и верят в свою магию. Вдоль всей деревни по берегу трочат сотни мачт с флагами Шивы. Я спрашивал у бабаджи Кану, почему если они не индусы они поднимают флаги Шивы? Баба ответил, что у них свои боги, но они уважают Шиву, потому что в Индии все уважают Шиву.
Глядя на эти орнаменты я наивно полагал, что это магические обереги, их чертят суеверные рыбаки для того, чтобы оградить свой дом от злых духов. Я ошибался, я просто забыл, я когда-то читал об этом. Мне потом расскзал Кану — это узоры счастья. Чем краше узор — тем счастливее семья. Девочек с детства учат чертить эти узоры матери, искусство этих узоров передается сквозь десятки поколений и впитывает в себя всю красоту, когда-то виденую предками. Так вот, черт возьми, откуда на песке перед цыганскими шалашами в глуши на берегу Бенгальского залива гурих и кельтские узлы!
Тупик. Улочка кончилась, дорога упирается в магазинчик. Налево - шалаши, направо — шалаши и горы рыбы. Стая детей точно знает куда мы идем и пока мы замешкались обгоняет нас и несется вниз между корзинами с рыбой и сетями к лодкам, океану. Вот оно! Тирдцатиметровая полоса песка а за ней гудят полутораметровые волны. Я был на семи морях, но никогда не видел океана. Я иду ему навстречу, меня завораживает этот факт, я снимаю очки и распускаю волосы, чтобы лучше чувствовать ветер его дыхания. Океан встречает меня панк-шоу «срущие индусы». Они сидят и срут в океан вдоль берега, сколько хватает взгляда на север и на юг. Они цинично срут в мой океан, натурально срут прямо мне в душу.
Я когда-то рассказывал своим студентам о том, вто в современном понимании искусства кроется чудовищный обман. Вот представьте, две тысячи лет назад скромный грек с утра до вечера крутил круг и делал горшки. Он украшал их, чтобы его горшки радовали глаз и лучше продавались. Он был простым гончаром и никогда не считал себя художником или творцом. Он умер, его горшки разбились, его имя забыто навсегда. Две тысячи лет спустя страшно умные бородато-очкастые дяди и тети, собрались вокруг осколков этого горшка, в котором простая горожанка когда-то хранила крупу и выкинула, когда он разбился. Теперь они морщат высокообразованые лобики и рассуждают о чистоте линий и совершенстве орнамента. А в это время в шикарной светлой мастерской, где из пафосных колонок льется прекрасная музыка Мастер, художник-керамист натужно рожает свой Горшок. И его гениальный Горшок — говно. В нем нельзя сварить кашу, хранить вино, в него даже цветы поставить нельзя, настолько он гениален. Этот Горшок — монумент бессмысленности, которая востребована современным обществом. В искусстве прекрасное порождается традицией, а новое — талантом и провидением.
Индия прекрасна. В Индии живы традиции. Я не понимаю, как они сохранились в индийской цивилизации, которая строит сверхзвуковые самолеты, атомные бомбы, космические корабли, в цивилизации, которая пишет програмы для компьютеров всего мира. Сикхи в индийской армии надевают каску на тюрбан — это выглядит комично, в Варанаси до сих пор вместо ублюдочных пластиковых стаканчиков используют керамические плошки из едва обожженной глины, рыбаки срут в море и это прекрасно! Тертуллиан говорил - «Это абсурдно и лишь потому достойно веры!». Планктон с необычайной легкостью переработает все рыбацкое говно, волны его заботливо уберут в океан, зато в деревне нет смердящих сортиров, нет мух, распространяющих заразу, заразное говно не попадет в питьевую воду. Слава традиции, я как-нибудь потерплю и переживу панк-шоу «срущие индусы». Утром на берегу возле деревни количество говна поражает воображение, но часам к 11 его уже нет, берег чистый и ничто не даже не намекает на то, что здесь было на рассвете.
За деревней до самой реки возле Тусоли Сандс, около восьми километров тянется пляж — чистая стометровая полоса песка между океаном и лесом. Если отойти хотя бы на километр вдоль берега от университетского забора, так, чтобы дервня была не видна, можно чувствовать себя вполне уединенно. За весь день мимо может пройдет парочка рыбаков, может три, если это не пятница, суббота или воскресенье. В конце недели деревенские женщины носят из лесу по берегу хворост.
|