Спасибо, конечно, за поддержку и это без кокетсва, но думаю, ты немного переоцениваешь)) Про хронологический порядок - это хорошая идея. Но сейчас проще писать так, как оно было.
БЖАЛСТА!)
Вторая часть вопроса была «почему в Монголию?». Когда меня спрашивали об этом на заправках, мне приходилось отмазываться каким-нибудь шутливым ответом. Чаще всего мой ответ звучал так: «потому что глупый». Это снимало многие последующие вопросы у особо допытливых. Филипп с Ненси ехали, чтобы купить в Монголии по лошади и перезимовать, кочуя по степи. Англичане ехали, потому что они были командой и им туда было надо. Кстати их команда называлась Optimistic Fools, что я бы перевел как «Наивные придурки». Они везли с собой патефон, купленный в Турции, пластинки с ча-ча-ча и белые льняные костюмы. Их неофициальной задачей было сфотографироваться в Монгольской степи в костюмах, сидящими на раскладных стульчиках и слушающими антикварный аппарат.
Я ехал, примерно за тем же. Но, очевидно была какая-то еще менее выраженная причина. Причина причины. Причина, по которой патефон в Монголии смотрится прикольно, а кочевка на лошадях - нет. Я где-то читал о том, что в Монголии нет ничего. Вероятно, мне очень хотелось это увидеть.
Переночевав на берегу моря, на следующее утро мы выехали в степь и поехали по пустынной асфальтной дороге на восток, прочь от моря, запада и знакомой культуры жития-бытия. Точка, где я должен был расстаться с моими попутчиками – город Бейнеу. После него я сверну на юг в Узбекистан, а остальные поедут на север.
Я уже проехал двести километров ровного асфальта, и впереди меня лежит триста с чем-то километров грейдера. Я еду в одиночестве. Optimistic fools отстали - их Ирен закипает на скорости больше семидесяти километров в час. Филипп ехал рядом, но как только начался проклятый грейдер, моя скорость упала и он уехал вперед. Его местонахождение можно определить лишь по туче пыли, которая висит в воздухе далеко впереди. Впрочем, это может быть не он, а какой-нибудь грузовик, идущий навстречу. На грейдере я плетусь не больше шестидесяти. Приходится выбирать места на дороге, где нет щебня и песка. Через пол часа я замечаю на обочине Филиппа. Он стоит и ждет меня. Предлагает бросить в машину мой неподъемный рюкзак. Я соглашаюсь. На маленькой скорости так будет легче удержать мотоцикл.
Налегке я еду дальше. Мотоциклом управлять теперь действительно легче. Я останавливаюсь у обочины, чтобы попить воды. Горячий ветер очень быстро обезвоживает организм, все время хочется пить. Я ставлю мотоцикл на подножку, но подножка уходит в рыхлый песчаный грунт и мой агрегат валится набок. Я стою один на пустынном грейдере, рядом лежит двести восемьдесят килограммов металлических деталей, собранных вместе. Это собрание деталей я называю Катериной. Заранее зная о бессмысленности своих действий, я все же три раза пытаюсь поставить ее на колеса. Черта с два.
Остается ждать. Либо кто-то будет проезжать по дороге, либо, если ожидание будет продолжаться очень долго, вернется Филипп, озадаченный моим долгим отсутствием. По крайней мере, я надеюсь на это. Через двадцать минут мимо проезжает грузовик. Я машу рукой, чтобы он остановился. Это фура с казахскими номерами. Из нее выходят двое русских ребят. Они улыбаются, помогают мне поставить мотоцикл и говорят, что за последние два года, я уже третий мотоциклист, кому они оказывают подобную помощь на дорогах Казахстана. Это немного восстанавливает в моих глазах мой же пошатнувшийся авторитет: оказывается и у других людей мотоциклы тоже падают на землю.
На вопрос, где лучше заночевать в Бейнеу, дальнобойщики долго морщат лбы. Это и понятно. Ночевка вне кабины грузовика не входит в круг их понятий. В итоге, посовещавшись, они отвечают, что лучшим и самым безопасным местом для ночлега, будет разбить палатку на парковке грузовиков перед въездом в город. Я думаю, что железнодорожники, задай я им подобный вопрос, сочли бы за самое лучшее и безопасное место сортировочную станцию.
Через километров пятьдесят я вновь вижу джип Филиппа, припаркованный у шайханы, на видном с дороги месте. Филипп уже немного нервничает, обеспокоенный моим долгим отсутствием. Я объясняю ему причину задержки.
- Черт! Я тебя не видел. Впредь буду ехать медленнее, чтоб держать тебя в зеркале заднего вида.
Я всецело поддерживаю эту идею.
- Так и я смогу увидеть, если с тобой что-нибудь случится. - привожу я дополнительный, но не самый весомый для меня довод.
Под самый вечер мы добрались до Бейнеу и нашли парковку грузовиков. Это пустое, вытоптанное пыльное неосвещенное поле. Вдоль поля вытянулись шайханы. От самой крутой, со светящейся надписью Соса-Соla у входа, до самой фуфловой, размером с собачью будку, они выстроились, в порядке убывания цен и комфорта, справа налево. За шайханами проходит железная дорога. За железной дорогой стоят одноэтажные домики. Возле железнодорожного полотна в сумерках бродят верблюды.
Не особо раздумывая, мы направились в геометрическую середину ресторанной диаграммы. Шайхана, куда мы зашли была пуста, если не считать жителя Узбекистана, который здесь жил уже неделю. У него были проблемы с бумагами на купленный в России автомобиль. Он ждал какой-то документ.
Хозяйка оказалась плохо говорящей по-русски, маленькой, сухонькой казахской бабушенцией, которая все время улыбалась нам своим беззубым ртом. Бабушенция исполняла одновременно функции официанта, повара и администратора шайханы. Она сказала, что мы можем бесплатно переночевать на земляной терассе, если поужинаем у нее.
Мы с радостью заказываем горячий ужин и бутылку водки. Организм начинает требовать вечернюю дозу алкалоидов. Одновременно уничтожая макароны, мы смс-ками направляем Криса и Оли в эпицентр сегодняшних событий.
Optimistic Fools приезжают все в белой пыли. Они похожи на комичных участников старомодного автопробега, которые в конце каждого тяжелого дня счастливы тому, что добрались живыми к чек-поинту. Мы продолжаем ужин в приподнятом настроении, делясь впечатлениями за день. Первый день в Казахстане оказался не таким страшным, как я его себе рисовал в Баку. Во многом благодаря прекрасной компании. Я понимаю, что еще не созрел для одиночного путешествия. Я воспринимаю все слишком нервно и сильно подвержен культурному шоку. Кроме того, лежащая на обочине Катерина, постоянно стоит перед моими глазами как огромный вопросительный знак. Я говорю им, что, так как мы все едем в одно и тоже место, то я был бы не против променять Узбекистан на их общество. Это идея приходится всем по душе. Еще бы - не так просто получить задарма англо-русского переводчика в казахских степях. Глобальное воссоединение авто-мотопутешественников отмечается еще одной бутылкой гадкой отравы. После ужина все расслабляются, откидываются на спинки стульев и наслаждаются вечерней прохладой. Кто-то начинает рассказывать какую-то смешную историю из своей жизни. Романо-германцы очень громко смеются каждой шутке, так, как это принято в их культуре. Местная культурная среда некоторое время молчит в оцепенении, а затем, в ответ на наше вторжение, посылает нам своего представителя.
За оградой террасы появляется оголенный по пояс, короткостриженный, пьяный, коренастый абориген. Краем глаза я замечаю, что абориген держит над головой камень размером с небольшую голову и покачиваниями показывает, что собирается бросить его в нашу сторону. Пожилая хозяйка тут же срывается со своего насеста, бежит к нему и начинает что-то кричать. Не сложно понять что. Человек с камнем делает вид, что опускает свой снаряд, но тут же снова поднимает его и бросает в нашу сторону. Камень описывает дугу и падает в метре от стола на карту Казахстана, разложенную на полу.
Романо-германцы вскакивают со своих мест и устремляются к аборигену. Я продолжаю сидеть. Я не хочу скандалов, драки и испорченного вечера. Я хочу отмотать пленку назад. Черт. Не оборачиваясь, я слышу за спиной крики и понимаю, что напряжение нарастает. Филипп что-то громко пытается объяснить местному жителю, все время вставляя факи. Казах не понимает его, но на факи реагирует весьма оперативно: пытается съездить то одного, то другого по лицу или еще куда нибудь. Крис отскакивает в сторону с криком и держится за причинное место – похоже, один из нечетких ударов таки достиг своей цели. Абориген один, нас четверо. Вернее трое, потому что я продолжаю сидеть за столом. Я понимаю, что нормальный мужчина должен сейчас сделать. Он должен встать, подойти к нарушителю спокойствия, дать ему в морду, потом размозжить ему голову им же брошенным камнем, алюминиевой вилкой вспороть поверженному врагу брюхо, вытащить кишки и с ужасными криками бегать по Бейнеу, подняв вырванные внутренности высоко над головой, в знак напутсвия другим сторонникам агрессии.
Вместо этого, я, как последний скрипач, подошел к человеку и спросил его, в чем дело и почему он бросается камнями. Человек немного опешил. Он не ожидал диалога, тем более на русском. Внутренне он уже настроился на отсутствие диалога.
- Вы чеео? Надо мной тут смеетесь? Да?
- Послушай, над тобой никто не смеется. Мы смеялись над анекдотом. – С пьяными надо разгваривать как с детьми - простыми и ясными предложениями, произнесенными с полной уверенностью и спокойствием. Смысл не важен. Важно спокойствие. Пьяные хорошо чувствуют нервозность и другие отрицательные эмоции.
- А че вы так ржете тут? Надо мной, да?
- Анекдот был смешной. Пошли к нам за стол, расскажу его тебе.
- Да я их тут блин всех порву. - кивает на иностранцев.
Меня, по крайней мере, он уже исключил из числа людей, которых стоит порвать.
- Не надо рвать. Они хорошие ребята. Пойдем, познакомимся, выпьем по пятьдесят. – Я вижу в глазах англичан одобрение своих действий и беру Николая за плечо, подталкивая к столу. Боже, нежели я настолько глуп, что приглашаю его сесть с нами за стол?
Тем не менее, его агрессия стихает. Человек садится, как-то сразу остывает, сутулится и начинает рассказывать про свою тяжелую жизнь. Про то, что его зовут Николай, и про то, что это имя ему дали в детдоме, и про то, что он из Актюбинска, сейчас на условном сроке, подрабатывает здесь охранником парковки грузовиков, имеет две пушки и так далее. Ситуация идиотская. Четверо людей угощают едой и выслушивают персонажа, который пять минут назад собирался кого-нибудь из них покалечить.
- Да я прикалывался, просто. – успокаивает всех Николай – Я так прикалываюсь. Ну че вы, в самом деле? Переведи им.
Человеческий мозг часто сравнивают с компьютером. Или компьютер с мозгом. Сейчас это не имеет значения. Как по мне, так не самое удачное сравнение, скорей тавтология. Как и компьютер, человеческий мозг программируется, поглощая информацию через нос, глаза и уши из того, что окружает нас с детства. А окружают нас всех очень разные вещи. Одних – кофемолки и теленовости CNN, других – имамы и глиняные очаги. Есть определенная логика в том, что программа жителя сибирской деревни староверов будет отличаться от программы жителя Токио. Очень разная информационная среда или, другими словами, культура обитания. Чем больше отличаются культуры обитания, тем больше отличаются программы, вплоть до совершенно различных операционных систем. И вот когда эти две программы или операционные системы сталкиваются, получается конфликт. Ни одна из них не прочитывает другую. Мне кажется этот конфликт операционных систем несправедливым и обидным. Обидным, потому, что программа это всего лишь метод, форма размещения информации. Программа не является ни самой информацией, ни жестким диском, ни самим компьютером. У информации конфликта нет, у жестких дисков тоже. Что нам делать с этим несовершенным програмным обеспечением?
Для начала, наверное, не плохо было бы стать хаккером. Чтобы взламывать эти серваки, защищенные тысячезначными культурными паролями. Запускать туда вирус, который подбирается к системным файлам программы и временно блокирует их.
У всех компьютеров есть некий биос, прописанный где-то там, на материнской плате. Мне интересно, существует ли биос у человеческого мозга? И пусть, это тоже что-то типа программы, но она , по крайней мере, заложена во всех нас изначально. Я не программист, поэтому может, чего-нибудь напутал, но дело обстоит примерно таким образом.
У меня есть друг. Его зовут Рома, он родился и вырос в большом сибирском городе. Когда он учился в девятом классе, мама взяла его с собой в командировку на несколько дней в поселок Мама. Поселок Мама есть центр Мамско-Чуйского района и располагается ровно посередине тайги в тысячи километрах от железной дороги. Поселок Мама окружен золотодобытчискими приисками и населен в основном золотодобытчиками. Жизнь там, как можно догадаться, простая, жесткая и без затей. Первые два дня Рома занимался тем, что, скентовавшись с пацаном, который разъезжал по приискам с видеомагнитофоном и кассетами для показа свежих фильмов, катался с ним в коляске мотоцикла и помогал распространять культуру в Мамско-Чуйском районе. На третий день, Рома с другом-видеопрокатчиком пошли в единственное кафе поселка Мама, где на глаза ему попались трое симпатичных деревенских девчат. Не смотря на угрожающие отшикивания друга, Рома подсел к ним за стол, взял в руки гитару (с которой он никогда не расставался) и спел им пару песен. Последняя песня была очень душевная, поэтому последний куплет Рома пропел с закрытыми глазами. Когда он сыграл последний аккорд и приоткрыл глаза, то сразу почувствовал, что, что-то в окружающей его обстановке изменилось. Девушки сидели как-то уже не так, как раньше, рядом не было друга-видеопрокатчика, и в кафе стояла напряженная тишина. Рома повернул голову и увидел, что над ним возвышаются, сложивши на груди руки, пять или шесть авторитетных людей с некачественными наколками на толстых пальцах. Как в последствии оказалось, деревенские красавицы были их толи женами, толи подружками. Авторитетные люди молча смотрели исподлобья на Рому и шевелили желваками. Рома понял, что надо что-то успеть сделать или сказать, прежде чем ему зададут вопрос. Любой вопрос. Он собрался с духом, зажмурился и заиграл одну из песен из репертуара группы Кино.
Нужно заметить, что Рома был немного уже в курсе. Друг-видеопрокатчик рассказал ему, о том, что через неделю после гибели Цоя, человека четыре из местных пацанов наложили на себя руки. Они не видели дальше смысла жить. У Ромы это был единственный шанс, поэтому он старался петь с чувством.
Когда он закончил и аккуратно приоткрыл глаза, то увидел, что, ранее стоявшие над ним гиганты, теперь все сидят на корточках, подставив одну руку под подбородок, и грустно смотрят куда-то вдаль, сквозь каменные стены кафе. Самый авторитетный из них показал пальцем на гитару и спросил:
- А эту заешь: «Но если есть в кармане пааачка...»?
Рома знал эту песню. Он спел ее, а потом еще пять на заказ. После чего самый авторитетный поднялся и сказал Роме, что если его кто-то хоть пальцем здесь тронет, то сам Сохатый ему лично открутит бошку и уроет в сырой сибирской земле.
Может это далеко не биос, но направление мысли вполне хаккерское, как мне кажется.
В моем случае соотношение сил было противоположное. Поэтому параллели проводить можно, но лишь в аспекте биоса. Хотя, соотношение вскоре быстро восстановилось.
Я сидел, слушал Николая, временами переводил отдельные интересные детали разговора. В частности, то, что в случае экстренной ситуации он может быстро собрать группу людей. Но, толи я перевел это плохо, толи чертов немец уже плохо соображал, но после этих слов Филипп, крича что-то на немецком, три раза толкнул тыльной стороной ладони Николая в плечо. Николай минуту молчал, затем поднялся, прошептал что-то вроде «ну теперь вам всем киздец» и оскорбленный вышел из шайханы. Англичане с Ненси принялись объяснять Филиппу то, о чем он и сам, похоже, уже догадывался.
Минут через десять снова нарисовался пьяный Николай с тремя людьми. По всей видимости, знакомыми ему людьми. Люди выглядели трезвыми. Вновь выбежала пожилая хозяйка. Вновь все вскочили со своих мест. Я протиснулся к людям и путем долгих разговоров, прерывающихся воинскими выкриками и прыжками Николая, договорился, что они возьмут на себя пьяного товарища, а я возьму на себя пьяного немца. За ту минуту, пока мы пожимали друг другу руки, Филипп знаками смог объяснить Николаю, что приглашает его разобраться один на один за шайханой. Оли безуспешно пытался остановить поединок, но товарищи противника сказали, что так будет справедливо. Тогда была достигнута договоренность, что будет только борьба. Никаких ударов. Все пошли за шайхану. Ровно через двадцать секунд Филипп поединок проиграл. Поваленный на землю, Филипп поднялся и начал требовать сатисфакции и отмены глупого табу на удары в лицо.
В этот момент к шайхане подъехали Жигули. Из них вышел пузатый дядька, молча рассадил четырех отроков по машине и куда-то увез их. Наверное, домой на ужин. Пока Николая с товарищами рассаживали по машине, Оли прижимал своим корпусом Филиппа к земле, потому что немец был не согласен с такой концовкой и изо всех сил пытался ее изменить. Когда все уехали, Филипп успокоился, смирился с проигрышем, нетвердой походкой подошел к машинам, улегся на капот Ирен и тут же заснул.
Оставшиеся в живых, вернулись в шайхану. Здесь я и совершил ошибку, которая в корне изменила мой, час назад придуманный, будущий маршрут. Эта ошибка, признаться, мне уже надоела. Я совершаю ее по жизни снова и снова, каждый раз прекрасно зная, куда она меня заведет. После водки я выпил с англичанами пива.
В этот вечер мы еще долго сидели на земле возле машин. Optimistic fools достали патефон и завели пластинку. При свете тусклой лампочки, Крис вальсировал с какой-то казахской тетенькой, поднимая босыми ногами желтую пыль с вытоптанной земли автостоянки Бейнеу. Тетечка старалась выглядеть серьезно, все таки не каждый день вальсируешь с англичанином. Возле патефона собралось несколько местных жителей. Из тех, кому за сорок. Они сидели на котрочках, глядели на вальсирующих и, улыбаясь, слушали зарубежную эстраду конца сороковых годов прошлого века. Возможно, виной всему было дурацкое полнолуние.
Наутро, когда я приоткрыл веки, на меня нахлынула океанская волна, раз двадцать прокрутила вокруг оси, проволокла метров десять по песчаному дну и выбросила на террасу шайханы. С трудом оглядевшись, я понял, что не я один на этом острове. Рядом сидел Крис и тоже пытался сообразить, как его сюда занесло. Помятый океанскими волнами Оливер, шатался перед шайханой пытаясь найти ключи от машины, которые, по всей видимости, выпали во время вчерашней борьбы. Ненси пива вчера не пила, поэтому чувствовала себя отлично и пыталась разбудить немца, спящего на земле, возле Ирен.
Во время утреннего моциона, протекающего в тумане, Оли таинственно подошел ко мне и сказал, что они тут с Крисом посовещались и решили, что после вчерашнего, они больше не проведут ни одного дня вместе с этим придурком. Но они будут рады, если я присоединюсь к ним и мы продолжим вместе наш путь в Улан Батор. В ответ я промямлил что-то насчет того, что Филипп хороший парень, просто юн, горяч и быстро пьянеет. Но, подумав еще секунду, согласился с английским планом. Возникала лишь одна загвоздка, я был абсолютно уверен, что не смогу вести мотоцикл сегодня. По крайней мере, еще часов пять. Ралли не могло так долго ждать. Было решено, что optimistic fools едут дальше на скорости в семьдесят километров в час, а я прихожу в норму, затем выезжаю и к завтрашнему вечеру догоняю их.
В тяжелом состоянии, англичане погрузились в Ирен и медленно тронулись в сторону Актобе. Мы с Ненси и Филиппом остались у шайханы. Забегая вперед, скажу, что с этого момента двух вещей больше никогда уже со мной не случалось: я больше никогда уже не видел optimistic fools и я больше никогда не пил пиво после водки. Никогда – в рамках моего путешествия.
Когда прошло пять часов, мы с Филиппом поняли, что сегодня не тот день, когда хочется ехать. Мы нашли недорогую гостиницу и проспали там весь остаток дня. Ненси не хотела понимать нас. Но она была пассажиркой и ее голос был не в счет. К тому же она была женщиной, а мы находились в Азии.
На следующее утро, бодрый и подтянутый, я минут пять снова промучался вопросом, ехать ли мне все же в Узбекистан или догонять наивных придурков в компании Филиппа и Ненси.
Против Узбекистана было два довода. Первый это то, что к границе ведет четыреста километров грейдера, который, по словам дальнобойщиков, гораздо хуже того, что был вчера. Второй довод заключался в том, что Филипп везет мой неподъемный рюкзак, который я, по неопытности, перегрузил дома ненужными вещами. Вещи выбрасывать было жалко, а лишние сорок килограмм на заднем сидении делали мою Катерину еще более неуправляемой. В конце концов, я не видел центральный Казахстан и интересно посмотреть, что это такое.
За Узбекистан был только один довод – ни фига интересного в центральном Казахстане быть не могло. Поэтому мы сели по своим драндулетам и поехали на север, в сторону Актобе. Так я оказался в центральном, горячем и прекрасном чертовом Казахстане.
