|
Удайпур, один из самых прекрасных городов Индии, расположен в засушливом штате Раджастан. Отправляясь туда, мне хотелось посмотреть на следы его былой и, пожалуй, самой большой воинской славой среди всех других городов Индии. По крайней мере, его основал раджа Удай Cингх Второй, перебравшись туда из самой стойкой крепости средневековой Индии – Читора, или Читоргарха, когда он понял, что крепость не удастся отстоять от войск императора могольской династии Акбара. Удай Сингх поступил умно, и всё же до конца жизни он переживал, что бросил обороняющийся Читор, что граничило с трусостью, и поэтому умер от тоски в возрасте 42 лет. Зато национальным героем стал его сын Рана Пратап, памятники которому есть почти в каждом городе Индии. Пратап прославился тем, что не шел ни на какое сближение и сотрудничества с моголами. Из-за этого Удайпур никогда не был завоёван, но по той же причине он стал терять своё значение главного города раджпутов, и столицей Раджпутаны (Раджастана) в конечном итоге стал Амбер (Амер), а потом Джайпур, правители которого пошли на сотрудничество с моголами и заняли видные посты в могольской армии.
Раджпутана – это как бы правая рука Индии, которая всегда её защищала. Раджпуты были благородными, но не в меру заносчивыми рыцарями, что их и погубило. Трудно сказать, почему они всё же не отстояли Индию, когда в 1192г. на страну напали афганцы под предводительством Мухаммеда Гури. То ли лошади у последних были лучше, то ли армия индусов хуже была организована – в пехоту набирали людей из низших каст и незаконнорожденных раджпутов. Возможно, свою роль сыграл застой, царивший в индийском кастовом обществе. Ведь если человек не сможет переступить пределы своей касты, то зачем ему развиваться и делать карьеру? Кшатрии (воины) считались одной из высших каст, и дорога другим к воинской карьере была закрыта. Кшатрии, разумеется, были мужественными людьми, но их было мало. У Индии была правая рука (раджпуты на западе), но не было левой. Всё, что находилось за пределами Раджпутаны, было лёгкой добычей для завоевателей из страны, где мужественны были все мужчины, а не только отдельная каста или отдельная территория. Если бы вся Индия была как Раджастан, то она никогда не была бы завоёвана. Правда, тогда бы она перестала быть настоящей Индией – прекрасной, религиозной и беспомощной.
Приехав в Удайпур, мне прежде всего мне хотелось увидеть лица его жителей с печатью древнего благородства, которых я, увы, не нашла среди расплывчатых и каких-то незначительных лиц бомбейского мегаполиса. Лица удайпурцев, честно говоря, оправдали все мои лучшие ожидания. В них не чувствовалось мелочной алчности и хитрости, столь свойственной индусам, живущим в местах, давно вытоптанных иностранцами. Удайпурцы – потомки прямодушных и смелых героев древности с гордыми осанками и благородными лицами.
Удайпур показался мне тихим и спокойным. Жизнь в нём бурлила в меру, не переходя в столичную суету и не скатываясь к сонной инертности захолустья. Радовало почти полное отсутствие попрошаек. Почему-то мне показалось, что здесь должно быть очень мало преступности в силу ещё сохранившейся чистоты нравов. Старичок-рикша за 400 рупий согласился мне показать весь Удайпур. Начали мы с местного зоопарка, где животных было не так много, зато меня любезно пустили в клетку к пеликанам и дали понаблюдать за их кормлением. В одной клетке здесь также уживались птички, кролики и черепахи. Поразил же меня больше всего смешной паровозик, который катал взрослых посетителей и детей. В Индии всегда что-нибудь нет-нет да и напомнит о том, что вся эта страна – огромный детский сад, где ты невольно сам себе покажешься ребёнком. Например, на одной из главных площадей Удайпура стоял памятник... коню! Обычно ставятся памятники всадникам, но тут конь возвышался над площадью со всей серьёзностью, которой только можно добиться, творя в стиле примитивизма. За моё пребывание в городе я раза три проехала мимо этого героического коняшки и искренне его полюбила. Это был конь их главного героя, раны Пратапа, и звали его Четак. История его подвига такова. В 1576 году армия моголов приблизилась к Удайпуру, в который вёл только один узкий километровый проход в горах Аравали. Битва возле этого прохода была кровавой и продолжалась 4 часа. Смелый конь поставил свои передние ноги на голову неприятельского слона, что позволило ране Пратапу отрубить руки погонщику слона, но потом слон ранил Четака в заднюю ногу. Конь истекал кровью, но всё же на трёх ногах сумел доставить Пратапа в безопасное место. Как только хозяин был в безопасности, конь рухнул. За его смелость и преданность коню героя поставили памятник. Сам же Пратап едва избежал смерти в этой битве. Его спас простой солдат, надев его корону. Неприятели подумали, что это король, и погнались за солдатом, а рана Пратап укрылся в лесу. Долгое время ему пришлось скрываться и вести жизнь партизана. Он ел с листьев и спал на соломе, но всё же постепенно вернул себе все территории, кроме главного города-крепости Читора. Император Индии Акбар лично следил за тем, чтобы Читор как оплот сопротивления не был восстановлен. Пратап поклялся, что ни он, ни его потомки не будут есть с золотых или серебряных тарелок и спать на кроватях, пока вся Индия не будет освобождена. Его потомки сохранили традицию есть с листьев и класть солому под кровать. Последний из них был бездетным инвалидом и доживал свои дни в одной из частей своего бывшего дворца, который теперь стал городским музеем.
Городской дворец поразил меня своим великолепием. Он состоял из множества комнат, по которым меня водил местный гид, отвязаться от которого было бы так же трудно, как подружить арабов с израильтянами. После городского дворца он возил меня по городу на мотоцикле, показывая не столько достопримечательности, сколько то, как его здесь уважают и сколько у него земель. Машину-де он оставил дома, чтобы не продираться на ней сквозь пробки, зато на старом мотоцикле по старинным и выгнуто-вогнутым и узким улицам мы покатались от души, и при каждом его выруливании я ощущала себя почти каскадёром. Напоследок я посетила Кала мадир, это что-то типа этнографического музея, в котором я увидела незабываемое зрелище. Это был десятиминутный кукольный спектакль, в котором старые тряпочные куклы вдруг ожили и начали петь и танцевать! Это был словно живой мультфильм, изобретенный задолго до наших дней, и я полюбила его не меньше, чем паровозик из зоосада и памятник героическому коняшке.
Вечером гид показал мне один из лучших ресторанов с видом на озеро и старый город, как бы падающий в озеро с отвесной скалы. Посреди озера стоял отель, дорогой и недоступный для бедных туристов, переделанный из одного из раджпутских дворцов. Если бы я могла позволить себе шикануть, я бы остановилась в нём. Но, пожалуй, вид из ресторана был не хуже, чем из этого отеля, да и гид всё время повторял, что земля, на которой стоит сей ресторан – его собственная. Видимо, всё в этом городе принадлежало ему, маркизу Карабасу...
На следующий день мы должны были осмотреть окрестности города, в которых было полно святых мест. Правда, все они, кроме крепости Кумбалгарх, были похожи на то, что я уже видела в Индии. Только эта старинная крепость с её закруглёнными стенами была несколько необычна. Возле неё мой герой опять-таки собрался совершить сделку и прикупить участок земли. Выпив немного пива, он стал говорить комплементы и утверждать, что бросит все свои земли к моим ногам, если я только останусь в Удайпуре. Но многочисленные земли маркиза Карабаса меня не интересовали. Пора уже было возвращаться назад в город, но тут мой гид сказал, что назад мы поедем другой дорогой, которая меня поразит.
И действительно, после путешествия по дорогам перенаселённой Индии, где постоянно натыкаешься на человеческие жилища, мы вдруг оказались в каких-то странных и безлюдных холмах, да ещё и поросших не менее странными, загадочными деревьями. Попросту мы оказались в национальном парке, название которого мне запомнить не удалось. Местность была пустынна, вокруг только выжженная трава и громкий, ни с чем несравнимый стрёкот кузнечиков. Этот оглушительный звон начался ещё возле Кумбалгарха. Тогда мы подумали, что где-то рядом идёт стройка. Но это пели невидимые глазу насекомые, прославляя своим пением солнце и сорокадвухградусную индийскую жару, сквозь которую мы летели на мотоцикле мимо раскалённых холмов, не встречая ни одного человека!
Казалось, в этом мёртвом пейзаже живыми были только деревья, стоящие на холмах и вдоль дороги и словно встречающие путников своими вычурными позами. Не было ни одного дерева, похожего одно на другое. Все они были разных пород и разных конфигураций, и словно единственные хозяева тех мест приветствовали нас. Я не удержалась и стала фотографировать каждое поразившее меня дерево, возникающее и пропадающее на лету нашего мотоцикла, как по волшебству. Интересных деревьев были сотни и тысячи, и одни гордо и мужественно возносились к небу, а другие стояли, причудливо изогнувшись, словно «девочка на шаре» Пикассо.
Этот почти безжизненный, выжженный солнцем лес и го причудливые растения заворожили меня. Последний кадр из серии «деревья» я сделала уже в сумерках, когда очертания загадочного и раскидистого дерева на холме стали размываться и тонуть в надвигающейся тьме. Тут только мне пришла в голову трезвая мысль, что уже темно, а мы с маркизом Карабасом слишком далеко от города. Вид волшебных деревьев начало сменять потрясающее зрелище звёздного неба над головой. Но любоваться звёздами мешала постоянная тревога за здравие маркиза Карабаса, который уже устал водить мотоцикл, и был к тому же пьян. Как бы ни были прекрасны окрестности Удайпура, но мне не хотелось погибнуть именно здесь, на землях маркиза Карабаса! Нас спасло только то, что в такое время встречных машин почти не было, и всё же на ровном месте гид мой умудрился свалиться, на меня упал мотоцикл, и на моей ноге на всю жизнь остался шрам. Когда в полночь я, наконец, открыла дверь своей гостиницы, то ощутила себя самым счастливым человеком на земле!
Назавтра мне предстояло досмотреть то, что осталось недосмотренным. А остался ещё мемориал удайпурских героев, один из которых был хозяином вышеупомянутого и любимого мною коня на площади. Входя в небольшое современное здание, я не думала, что его картинная галерея сможет так меня поразить! Со всех стен смотрели портреты лихих усачей-героев, прежних защитников независимости Индии. Естественно, портреты были воображаемыми, так как во времена этих героев реалистической живописи ещё не было. Впервые после обобщенного и схематического индийского искусства я увидела что-то реалистическое и выразительное во всех деталях. Для каждого героя было найдено своё лицо, одежда и своё выражение лица. Не все воины были молоды и прекрасны, один из них был пожилым и без руки, но все они, несомненно, были благородными и смелыми героями. Два портрета изображали женщин. Первая – прекрасная Падмани, красота которой не давала покоя мусульманскому султану Алла-уд-дину Хильджи. Ради неё в 1303 году он осадил крепость Читоргарх, или Читор, предшественницу Удайпура. Чтобы не попасть в руки к врагу, эта жена местного князя совершила самосожжение со всеми своими родственниками и слугами. Вместе с ней в огне одновременно сгорели 13 тысяч человек!
Обряд самосожжения женщин совершался, если крепость отстоять было уже нельзя. В живых оставляли только детей, чтобы они смогли в дальнейшем отомстить за родителей. Живыми индийские воины и их жёны никогда не сдавались, и порою в последнем огне заживо сжигали себя сотни и тысячи человек. Читоргарх позже возродился и выдержал много осад, но в конце концов Удай Сингху Второму пришлось оставить его и основать Удайпур. Он так переживал разрушение своей прежней столицы, что сутками ничего не ел, спал на полу и умер в возрасте 42 лет.
Вторая женщина-героиня была служанкой в доме юного Удай Сингха Второго, родители которого погибли. Опасность грозила младенцу со стороны его дяди, который ворвался в дом, чтобы убить мальчика и захватить власть. Но в этом доме было два малыша, и один из них был сыном служанки-кормилицы. Убийца спросил служанку, который из малышей принц, и кормилица указала на собственного сына. Его-то дядя Удай Сингха и зарубил, а служанка замаскировала живого принца фруктами и вынесла из дворца. Кажется, после этого она сошла с ума, но её подвиг преданности остался в памяти удайпурцев, да и всех индийцев, навсегда.
Покидая мемориал героев, я наконец-то зауважала даже моего вечно пьяного и расхваливающего свои фантастические угодья гида, лицо которого было точь-в-точь как с одного изображения городского дворца, правда, сидело это лицо на немощном и уже отнюдь не героическом теле. Маркиз Карабас хвастался также, что лично знал последнего раджу Удайпура, который доживал свои дни в одном из крыльев национализированного городского дворца. Именно доживал, потому что с рождения был полупарализованным инвалидом и не был способен произвести потомство. На нём прервалась династия героических правителей Удайпура, самого романтического из всех городов Индии. Но на территории Раджастана проживает еще много законных королей и принцев. Когда-то они обладали безграничной властью и могли, например, замуровать живого шудру, то есть представителя низшей касты, в основание своего дворца. Но теперь в Индии демократия и время царского беспредела прошло. Шудра может стать инспектором полиции, а полицейских побаиваются даже короли...
В целом моё путешествие по Удайпуру и его окрестностям напоминало фильм «Сладкая жизнь» Феллини. Всё положительное имело ложку дёгтя и неизбежно переходило в отрицательное. Например, мы подошли к прекрасному озеру, но заметили, что оно пересохло. Вместо воды была жидкая грязь. У места, где когда-то явился сам Бог Шива, теперь паслись козы, и я погладила одну, но сразу же обнаружила на её коже огромного, насосавшегося крови клеща. Клеща я выдернула, но радость от общения с козой и с падшей природой вообще сразу же омрачилась. Наконец, когда мы возвращались в город, какие-то мальчишки обстреляли наш мотоцикл, и недозрелое манго попало мне прямо в плечо, причинив ужасную боль. Естественным желанием было размазать их об асфальт, но они очень быстро убежали. Поэтому самые лучшие впечатления остались от мест, лишённых людей – от заповедника с поющими деревьями...
|
