Церинг Шакья родился в Лхасе в 1959 году. В 1967 он вместе с матерью и сестрой ушел в Непал, затем в Индию, где несколько лет учился в тибетской школе в Массури. В 1973 он получил грант на обучение в школе в Гэмпшире, а затем продолжил свое обучение в Лондонском университете на факультете ориенталистики и африкановедения. В 1990х Церинг Шакья работал над великолепной книгой по истории Тибета «Дракон в Стране снегов», которая увидела свет в 1999. Он также перевел на английский язык автобиографию буддийского монаха Палдена Гьяцо («Огонь под снегом», 1997) и выступил соредактором первой антологии тибетских стихов и рассказов («Песни снежного льва», 1990). В настоящее время преподает в Университете Британской Колумбии в Ванкувере и занимается изучением современной тибетской литературы.
-
Ваша работа по современной истории Тибета "Дракон в стране снегов" охватывает четыре временных промежутка развития этого региона, начиная с 1951 года. В 1951-1957 гг. Коммунистическая партия Китая еще пыталась сотрудничать с традиционным правящим классом Тибета на основании т.н. "соглашения из семи пунктов", предусматривающего принципы "одна страна -две системы" и автономное правительство во главе с Далай-ламой. После подавления восстания 1959 года и эмиграции Далай-ламы период 1960-1978 гг. характеризуется распространением коммунистических реформ на весь регион, перераспределением земель, принадлежавшим монахам и местной аристократии, ускоренной массовой коллективизацией и мобилизацией на культурную революцию. После 1980 года наступает время определенной либерализации и "тибетизации" во времена руководства Ху Яобана, сопровождавшегося оживлением торговли и миграционной политики. Все это "прикрылось" после событий 1989 года. Оглядываясь на прошлое, как бы Вы могли охарактеризовать ситуацию в Тибете во времена Ху Яобана?- Тибетцы приветствовали реформы 80-х, они представлялись народу большими переменами, и потому Ху считался одним из лучших китайских руководителей. Многие утверждают, что еще никогда ситуация не была такой хорошей. Для тибетцев это был период, когда они обрели экономическую и культурную автономию для себя как граждан и для региона Тибета в целом. Казалось, появилась возможность оживить традиционную культуру (первым шагом в этом направлении стала возможность носить тибетские национальные одежды вместо стандартных темно-синих одеяний). В экономическом плане регион вышел из кризисной ситуации 60-80 гг., которая была даже хуже чем та, что сложилась к моменту восстания 1959 года. Это было обусловлено, прежде всего, тотальной дезорганизацией регионального производства, которое спешно заменялось введением коммун и сельскохозяйственных кооперативов, что болезненно сказалось на традиционном экономическом укладе тибетцев. Все это прекратилось лишь с реформами Ху Яобана, традиционная система хозяйствования была восстановлена, а жизненный уровень достиг показателей, бывших до 1960 года. Это приветствовалось большинством тибетского населения, 95% которого было занято либо выпасом скота, либо земледелием.
- Почему же в конце 80-х начались протесты?- Непосредственной причиной стала растущая напряженность между коммунистической партией и религией. Власти ожидали, что реформы повысят потребительские возможности населения, однако очень часто люди отдавали образовавшиеся у них излишки денег на восстановление монастырей. Происходила поистине экспансия лам, во многих сельских районах людей в монастырь ходило больше, чем в школы. Власти были озабочены этим ростом, а также тем, что монастыри получали доходы, за которые они не отчитывались перед государством. В середине 80-х левые круги в компартии привели это в качестве примера того, что либеральная политика Ху неверна и власти должны ограничивать число монахов, а также установить контроль над монастырскими финансами. Все это сформировало оппозицию: именно монастыри и консервативно настроеннные граждане составили главную протестную группу в конце 80-х.
В это время люди активно обращаются к религии - тому, чего они были лишены во времена культурной революции и чему следовать появилась возможность. Это стало серьезным импульсом для борьбы за большую толерантность по отношению к религии. Но в то же время протесты стали и реакцией на происходящие в Тибете перемены. Тогда шли острые д****ы по поводу того, каким путем Тибет должен развиваться далее. Традиционалисты утверждали, что нужно идти проверенными временем путями с тем, чтобы сохранить Тибет , а молодые и образованные тибетцы полагали, что народ сможет выжить, если мы преодолеем закостенелые традиции и будем стремиться к модернизированной тибетской культуре, сформируем новую идентичность, создадим новые искусство и литературу. По их мнению, именно тибетский буддизм и его традиции помешали формированию такой тибетской идентичности, которая, по их мнению, лучше сопротивлялась бы завоеваниям и угнетению, и именно такая идентичность необходима сегодня для преодоления существующей ситуации. Эту внутреннюю критику прошлого Тибета или, точнее, самоанализ, предложенный молодыми интеллектуалами и писателями, консервативным крылом рассматривало как инспирированную Китаем атаку на буддизм. Эти две группы даже разделялись не по возрастному принципу - ведь и среди консерваторов было достаточно много молодых людей. Более консервативную часть составляли те, кто воспитывался и обучался в монастырях, а в прогрессистское крыло входили те, кто окончил университеты и колледжи. Эти люди вообще не участвовали в процессах. И сейчас многие светски образованные люди полагают, что протесты 80-х были не нужны, что реформы Ху Яобана вели Тибет в нужном направлении и демонстрации только нанесли ущерб их курсу.
- Насколько эти протесты конца 80-х стимулировались из-за рубежа, в частности, обращениями Далай-ламы к американскому конгрессу и Европарламенту?- 80-е годы ознаменовались открытостью для тибетцев. Им было позволено посещать Индию, совершать паломничества к Далай-ламе. Они установили связи с тибетской диаспорой и политическим руководством, тибетская политика таким образом приобретала большую организованность. Одновременно выступления Далай-ламы перед Европарламентом и Конгрессом США создавали впечатление большей поддержки Тибета Западом, чем оно было в действительности. Западные страны. конечно, делали некоторые заявления по тибетским проблемам, однако их желание ангажировать Пекин, в то время только-только выходящий из изоляции, означало, что тибетская проблема не будет серьезным препятствием для Пекина.
- Как Вы можете охарактеризовать китайскую политику после введения военного положения в 1989-1990 гг.?- Cреди китайского руководства существовала определенная обеспокоенность по поводу направления реформ, избранного Ху Яобаном. Многие считали их крайностью, способной подорвать китайское влияние в Тибете. Когда в конце 80-х начались демонстрации монахов, сторонники твердой линии в КПК начали утверждать, что эти события - подтверждение того, что либеральная политика стимулирует рост тибетского национализма и требования независимости региона. Период со введения военного положения является наиболее драматичным в отношениях Тибета и Пекина. Больше нет места компромиссам. Тибет попал под более плотный административный контроль, и его инфраструктура стала в большей мере привязываться к остальным регионам Китая. До этого Тибетское нагорье было изолировано от страны плохими дорогами и другими коммуникациями, и руководство КПК в 80-х годах полагало, что введенные для региона особые условия углубят его отличия от остальной страны. Первые шаги нового руководства страны во главе с Ху Цзинтао, бывшего в 1988-1992 годах первым секретарем Тибетского регионального комитета КПК, были направлены на большую экономическую интеграцию и установление инфраструктурных связей через строительство дорог, открытие железнодорожного сообщения Тибет-Цинхай, улучшение коммуникаций и т.д. На развитие региона, начиная с 1990 года, были потрачены миллиарды долларов.
Это означает, что китайское правительство в значительной степени справедливо утверждает, что Тибет сможет выжить только благодаря правительственным субсидиям. Региональные власти не могут собрать достаточно денег даже на зарплату собственным сотрудникам, а возможности собрать налоги у них сегодня очень слабые. Все основные инфраструктурные проекты - строительство железных и шоссейных дорог, электросетей - целиком зависят от центрального правительства. Эта хроническая зависимость - одна из центральных проблем региона, у которого нет экономических возможностей вести отношения с Пекином на равных, и он вынужден лишь следовать центральным директивам, поскольку Центр - источник всех региональных денег.
- Как Вы можете описать политическую и культурную атмосферу Тибета за последнее десятилетие?- Политику властей можно охарактеризовать следующим образом: все дозволительно, если только речь не идет о независимости, либо о правах человека. Все больше издается газет и журналов, и власти поощряют деятельность местных общественных организаций, направленную, прежде всего, на борьбу с бедностью. Тибетские общины-диаспоры в Северной Америке и Европе имеют возможность финансировать жилищное строительство в своих родных местах. Возросло в 90-х годах и количество тибетской молодежи, направившейся на учебу в страны Европы и Америки. Вообще заметно больше открытости остальному миру, и это внушает определенный оптимизм.
В культурном отношении в Тибете существуют две тенденции. С одной стороны, происходит возрождение традиционной культуры искусств и ремесел. С другой стороны, появляются и новые современные веяния, например, свеобразная фигуративная живопись группы художников из Лхасы. Они активно продают свои работы, участвуют в выставках. Консерваторы считают, что это отторжение тибетской культуры, имитация Запада, и не считают такие явления тибетским искусством. И все же новые явления пробивают себе дорогу и в Тибете, символизируя собой новый взгляд молодого поколения, отличный от видения традиционалистов и консерваторов.
Подобные процессы происходят и в литературе, где молодые поэты, отказываясь от традиционных форм тибетского стихосложения, пытаются изобретать более новые, свободные формы, и консерваторы также не считают это аутентичным тибетским явлением, хотя это своеобразная имитация существующей традиции. Но, по моему суждению, появление, начиная с 80 гг. современной тибетской литературы - повестей, коротких рассказов и стихов - это очень значимое и волнующее явление, в большей степени отражающее то, что происходит с Тибетом, чаяния простых людей, будущее этого края, - чем различного рода политические движения. Ряд тибетских авторов пишет на китайском языке. Наиболее известен из них Алай, чей роман "Алые маки" переведен в 2002 году на английский язык, или Таши Дава, которого называют китайским Гарсиа Маркесом за его стиль "магического реализма". Однако у тех, кто пишет на тибетском языке, нет такой широкой известности. Подобная ситуация есть и в индийской литературе: если ты пишешь на английском, тогда есть надежда пробиться на мировой литературный рынок, однако если на хинди,- то тогда о тебе узнает гораздо меньше читателей.
Для традиционалистов же важно своего рода культивирование прошлого, они рассматривают сохранение традиционных форм искусства как способ сохранения тибетской идентичности. Хотя традиционные формы по-прежнему популярны повсюду в Тибете. Они также популярны и в Китае, несмотря на национал-патриотические настроения и жесткость по отношению к Тибету. Где-то в 80-х годах в Китае стал расти интерес к Тибету и его культуре. Тибет тогда казался неким скрытым краем, где сохранялись те культурные черты, которые в самом Китае уже были утрачены. Китайцев восхищали традиционные одежды, живопись, наконец, образ жизни. Многие китайские писатели и художники путешествовали в Тибет, ставший для них источником вдохновения и несколько романтизированным примером того, как надлежит жить в гармонии с природой. Можно сказать, что среди китайцев возникло даже более романтическое увлечение Тибетом, чем у людей с Запада.
Одновременно можно наблюдать расцвет современной тибетской историографии, включая проекты по "устной истории" cельских сообществ, а также собирание пословиц и народных песен. Появилось множество биографических и мемуарных изданий, написанных тибетскими женщинами, что очевидно выходит за рамки традиционного консервативного тибетского мышления, ведь школьные учебники по тибетской истории, изданные в Дхармасале, заканчиваются Х веком.
Кстати, на меня были нападки за то, что свою монографию "Дракон в стране снегов" я посвятил жене, а не Далай-ламе. В настоящее время я работаю над проектом по истории бандитизма. Зачастую история Тибета напоминает историю дикого Запада: путешествующие по нагорью постоянно подвергались нападениям и грабежам. На этот счет существует множество устных и других источников, и я хочу рассмотреть проблему этих людей в духе Эрика Хобсбаума, считавшего бандитизм формой социального протеста.
- Что Вы можете сказать об эволюции тибетских монастырей, начиная с конца 80-х?- Были введены новые ограничения на количество монашествующих, которым дозволено проживать в монастырях. Для того, чтобы стать монахом, нужно было получить официальное разрешение от властей округа, и только лицам от 18 лет и старше дозволялось уходить в монастыри. Но никто особенно не обращал внимания на эти ограничения. Сегодня всякий приезжающий в Тибет может увидеть множество мальчиков-монахов. Ведь власти в таком случае встанут перед дилеммой: если они начнут насильственным образом вводить эти ограничения, то тогда поднимется настоящая волна протеста. Поэтому, если монастыри не оказываются вовлеченными в политическую деятельность, власти попросту закрывают на это глаза. Отношения между властями КНР и монастырями ухудшились в 1995 году, когда китайские власти начали настаивать на избрании 10-го панчен-ламы по своему собственному выбору, невзирая на пожелания и соглашения с тибетскими буддистами. Это возымело продолжительный эффект.
Что касается количества монахов и монахинь в монастырях, то оно трудно поддается подсчету, поскольку статистика оперирует только количеством тех, кто официально проживает в монастырях. Таковых 120 тысяч на всех тибетских территориях. Но реальное количество, включающее тех, кто монашествует без разрешений, по моим подсчетам, достигает 180 тысяч. То обстоятельство, что количество монахов весьма велико, фиксирует изменения в экономике последнего времени. Ведь монастыри не получают субсидии от государства, они полностью зависят от подношений паломников и местных общин. С началом в 80-х гг.экономических реформ люди стали богаче и больше жервуют на монастыри. Экономический подъем способствовал и возрождению монастырей.
- Есть ли какие-либо социальные отличия у тех детей, которые посещают монастырские школы как альтернативу государственным школам?- Это, прежде всего, дети из сельской местности. Очень мало городских семей отдает детей в монастыри. Тому есть две причины. Дело в том. что сельские семьи более многодетны, и родители всегда стараются одного-двух отдать в монастырь, а остальных оставить при себе. Городские же жители заводят, как правило, не более одного-двух детей. Во-вторых, в целом, сельские жители более консервативны в своих взглядах на традиционную тибетскую культуру.
Свободное монастырское образование стало также развиваться потому, что в процессе перехода к рынку в 80-х гг образование начало финансироваться по остаточному принципу. Финансирование образования было переведено на местный уровень и зависело от собранных средств. Кроме того, в Тибете многие крестьяне уже не могли отпускать детей в школу и оставляли их дома, поскольку приватизация сельского хозяйства имела своим следствием увеличение объема работ, и поэтому рабочие руки оказались нужнее, нежели образование детей. Посещение школ было обязательно в годы культурной революции и ранний "леворадикальный период", и в результате уровень грамотности повысился. А после 1980 года он вновь начал понижаться. В этих условиях монастыри действовали как альтернативные возможности образования. И это происходило не потому, что монастыри, в отличие от государственных школ, не взымали никаких поборов за образование. Родители осознавали, что деятельность монастырей была парализована в годы культурной революции и теперь они сами могут внести вклад в их возрождение, посылая сыновей или дочерей в мужские либо женские общины. Это рассматривалось не только как возможность получения образования, но и как вклад в воссоздание тибетской культуры.
- А если говорить о системе здравоохранения, представляют ли ей альтернативу монастыри?- Как и везде в Китае, после перехода к рынку медицинское обслуживание в Тибете более не бесплатно. Во многих случаях оно очень дорого. В частности, мои родственники в Лхасе говорят, что необходимое лечение будет стоить им 15-20 тысяч долларов - это заработок обычной семьи за десять лет. В Лхасе имеются нормальные, современные лечебницы, однако стоимость лечения в них людей отпугивает. В монастырях же есть целители, подготовленные в традициях народной медицины, которые могут пользовать пациета за подношение - корзину яиц или баранью ногу. Это очень популярно, так как не требует денежной платы.
- Чем отличаются протестные выступления, начавшиеся 10 марта нынешнего года, в 49-ую годовщину тибетского восстания?- Главная отличительная черта нынешних волнений - их размах. Они проходили практически во всех районах проживания тибетцев. Я думаю, что причиной этого стало использование мобильных телефонов и смс-сообщений для распространения информации об этих акциях. В сегодняшнем Китае это средство общения даже более популярно, чем Интернет или электронная почта.
Характерно, что наименьшее количество выступлений произошло именно в Западном Тибете, регионе, который пока не охвачен сетью мобильной связи, в отличие от других регионов, в то время как основная масса пришлась на Восточный Тибет и провинции Цинхай и Сычуань, где эта связь была развита. Причем как только полицией были подавлены протесты в монастырях, они тут же закончились по всей территории.
Еще одно существенное различие. Если протесты 1980 года, в основном, организовывались и возглавлялись монахами, то ныне в них оказались вовлеченными представители самых разных слоев общества - школьники, студенты, интеллигенты, рабочие, крестьяне, кочевники, а также студенты-тибетцы, обучающиеся в Пекине и других городах. Уровень вовлеченности в социальный протест на этот раз оказался беспрецедентным.
- Преобладали ли в требованиях протестующих лозунги тибетского национализма, либо они сосредоточились на экономических и социальных требованиях?- Говорилось о многих вещах, но если посмотреть на лозунги и плакаты, которые несли протестующие, то мы не увидим среди них прямых требований независимости. Преобладали требования к Китаю позволить Далай-ламе вернуться в Тибет, а также соблюдения прав человека. Протесты в Лхасе были направлены против КПК и китайского руководства, но также и против простых китайцев - поджигались китайские магазины, этнических китайцев избивали.
Однако такое творилось только в Лхасе. В других регионах громили помещения КПК, на место китайского флага водружался тибетский, однако нападения на этнических китайцев были единичными. Собственно, главной причиной, почему китайцы оказались мишенью для нападений, стал диспаритет между "успешными" иммигрантами из Китая. Китайцам принадлежат отели, рестораны, магазины, их успешность, что называется, на виду. А вот в сельских районах этот диспаритет заметен менее, и поэтому там меньше проблем на экономической почве. Но трения, разумеется, и тут дают о себе знать. Как тибетцы, так и приезжие крестьяне, летом, скажем, в Восточном Тибете с целью получения дополнительных доходов собирают грибы, лекарственные растения, а также ярца-гунбу - гусеничный грибок, широко используемый в китайской традиционной медицине. Сегодня множество мигрантов-китайцев также приходят в горы и делают то же самое, хотя власти и пытаются сдерживать этот промысел введением лицензионных выплат за него. Здесь настолько большая прибыль, что промысел продолжается, невзирая на запреты. Местным жителям это также не нравится, они считают, что китайцы-собиратели наносят ущерб пастбищам.
В последние годы это соперничество обострилось.
NEW LEFT REVIEW, № 51, май-июнь 2008
www.portal-credo.ru
