Полоса земли вдоль Аравийского моря на Западном побережье Индии — от 40 до 60 километров шириной и около 600 километров в длину — называется Конкан. С востока она отрезана от субконтинента горной грядой Западные Гхаты, которая возвышается на 900— 1 200 метров и создает мощную преграду на пути муссонных ветров. Оттого буйно-зеленая природа Конкана отличается от пространства по ту сторону гор, где находится «традиционная» Индия. Тем же буйством удивляет и история здешних мест, где смешались народы, языки и веры.
Узкая тропа нашего путешествия протянулась через четыре штата (Гуджарат, Махараштру, Гоа, Карнатаку) и две союзные территории (Даман и Диу, а также Дадра и Нагархавели) — от Сурата до Гокарна. У северной точки маршрута — почти трехмиллионного промышленного Сурата — начинаются Западные Гхаты, а вместе с ними и Конкан. Возле крупнейшего места индусского паломничества — Гокарна — природного ориентира нет, но все знают, что там эта географическая область заканчивается, и далее побережье называется Малабарским. Разделенные административными и языковыми барьерами, жители прибрежной полосы Западной Индии объединены общим настроем души — все они конканцы.
На родине «Орлова»
Конканским считает себя даже 16-миллионный Бомбей, самый перенаселенный индийский город.
Cтолица Махараштры с 1996 года называется Мумбай, а ее международный аэропорт носит имя Шиваджи (1627/30—1680), национального героя маратхов, составляющих в штате этническое большинство. Из мелкого феодала XVII века этот человек вырос до «Держателя зонта» — символа царской власти, став первым правителем независимой Махараштры. Три года назад напротив входа в аэропорт открыли памятник — как и повсюду, Шиваджи восседает на гарцующем коне, зорко вглядываясь в земли, в битвах за которые прошла его жизнь.
Мысленно поприветствовав героя маратхов, мы уселись в заказанную машину и отправились по намеченному маршруту: вдоль Аравийского моря — сначала «вверх», на север, а потом «вниз», на юг. И даже не подозревали, что Шиваджи, то ли как гостеприимный хозяин, то ли как надежный страж, будет скакать рядом, «обходя дозором» бывшие владения на Западном побережье Индии. Но так и вышло. Впрочем, по порядку.
В наши планы остановка в Бомбее не входила, но и быстро выехать из него не удалось: пробки перекрыли движение, и мы замерли напротив арки, ведущей к храму Махалакшми. Среди жителей Индии 83% — индусы, большинство — особенно бизнесмены — почитают Лакшми, супругу бога Вишну, и связывают с ней надежды на успех. Однако в этом популярном среди бомбейцев храме, выстроенном как форпост на берегу Аравийского моря, была не простая Лакшми, а Махалакшми, то есть «Великая»! «Великая» же Лакшми не нуждается в мужской опоре: она сильнее всех богов, которые породили ее совместными усилиями для победы над злобным демоном, справиться с которым им было не по плечу. Махалакшми — Богиня-мать, внутренняя энергия — шакти — всего, что существует на земле, и движущая сила главных индусских богов — Брахмы, Вишну и Шивы. То направление в индуизме, которое признает превосходство женского божественного начала, носит название «шактизм». В шактистском храме, где мы оказались, по бокам от вылитой из золота Махалакшми стоят ее иные формы — Махакали и Махасарасвати, которые богиня принимает в зависимости от ситуации. А перед трио дам расположилась фигура огромного льва — ее ездового животного. Рассказывают, что в конце XVIII века англичане вели здесь инженерные работы, пытаясь засыпать протоку между двумя островами, но насыпь постоянно смывало. И тогда местному подрядчику-индусу во сне явилась Богиня-мать, рассказавшая, что недалеко от берега утоплено ее изваяние. Фигуру нашли, и насыпные работы увенчались успехом. Именно потому храм, возникший позднее, и пользуется такой славой, что фигура Махалакшми — изящной женщины с золотым кольцом в носу и жемчужным ожерельем — считается не рукотворной, а самосущей, то есть возникшей без участия человека. Только такие боги способны исполнять просьбы, поэтому индусы их особенно ценят, обходя стороной иные древние храмы, ради которых в Индию устремляются толпы иностранных туристов.
13% индийских мусульман являются меньшинством только в пропорциях Индии. По численности их 145-миллионная конфессия занимает второе место в мире, уступая лишь Индонезии. Рядом с храмом Махалакшми, но не на суше, а прямо в море — по крайней мере, так кажется, когда прилив заливает километровый мол, — находится белоснежная гробница — даргах Хаджи Али, мусульманского святого. По одной версии, он был местным торговцем и перед паломничеством в Мекку раздал свое богатство, но в пути умер, и тело его было доставлено на родину. По другой, он был не из Индии, умер во время совершения хаджа, но по завещанию гроб его из Мекки привезли к Красному морю и пустили по волнам, а он причалил к небольшому островку в Аравийском море — как раз возле Бомбея. Там в XIX веке и были выстроены даргах, а потом и мечеть. Сначала к ним добирались только во время отлива, но затем построили мол, который — вот чудо, явленное святым! — остался цел даже во время жестокого муссона 2005 года, когда пострадал весь Бомбей. В этом городе верят: Хаджи Али выполнит любую просьбу, а потому по узкому молу к нему тянется весь бомбейский люд (независимо от религиозных убеждений), подавая, как заложено исламом, милостыню страждущим, сидящим по обе стороны дороги, уходящей в море. Сюда приходят и влюбленные парочки: мегаполис с его реальными проблемами на время остается за спиной, а легкий бриз играет в складках одежды и остужает накал чувств.
На шоссе мы выбрались только к вечеру и понеслись к Сурату. «Понеслись», правда, только в собственных мыслях — даже на крупных магистралях в Индии средняя скорость редко превышает 50 километров. За спиной остались Махараштра и язык маратхи, в Гуджарате нас ждал и новый язык — гуджарати, и другой алфавит. Впрочем, помогали хинди и английский — оба языка в Индии признаны официальными. В Сурат въехали в полной темноте и снова оказались в пробке: именно в ночные часы повсюду — возле складов, офисов, магазинов — сгружают огромные тюки. Казалось, ничего не изменилось со Средневековья, когда гуджаратские ткани служили всеобщим эквивалентом на восточных рынках от Японии до Омана!
В XV—XVII веках этот город, расположенный на реке Тапти, тут же впадающей в Аравийское море, был крупнейшим индийским портом. Примерно тогда же он прославился как центр огранки драгоценных камней — по одной из версий, именно отсюда армянин Георгий Сафрас привез и продал в 1775 году Григорию Орлову знаменитый бриллиант. Известный теперь как «Орлов», камень был подарен Екатерине II, вставлен в навершие монаршего скипетра и ныне хранится в Алмазном фонде. И сегодня в Сурате сосредоточена значительная часть мировой промышленной обработки алмазов.
Мы были не прочь заглянуть на одну из гранильных фабрик, но на следующее утро город гремел оркестрами и все было закрыто: у индусов начался период свадеб, связанный с благоприятным расположением небесных светил. Улицы вновь оказались запруженными — женихами на белых конях или в роскошных экипажах в сопровождении танцующих родственников и друзей. А мы искали сохранившиеся только здесь, несмотря на кровопролития, пожары и разрушительные наводнения, и не имеющие аналогов больше нигде в Индии уникальные надгробные памятники Английского, Голландского и Армянского кладбищ. Двух- и трехэтажные павильоны и мавзолеи, выполненные в стиле арабской архитектуры и еще сохранившие следы внутренних росписей и мозаики, оказались в самом центре города — неподалеку от мусульманской крепости XIV века, построенной афганцами. Здесь же под сводами величественного мавзолея покоится губернатор Бомбея Джералд Онгъер, положивший в 1670-х годах начало возвышению вверенного ему города и тем самым принесший угасание Сурату. А крепость сегодня превратилась в контору: перед ней, прямо на улице, за пишущими машинками прошлого столетия сидят клерки, готовые составить за небольшое вознаграждение обращение в любую инстанцию.
Здесь демоны — боги...
По Сурату мы передвигались под перезвон моего мобильного телефона: подруга Статира Вадъя докладывала о переговорах с патриархами общины парсов. Светлокожие и курчавые, с орлиными носами, парсы-зороастрийцы живут замкнутым коллективом и неохотно раскрывают душу перед чужаками. Наш маршрут проходил через город Навсари, одну из их святынь. Нареченной в честь древнеперсидской царицы Статире, члену авторитетного семейства парсов, удалось договориться с дастурами, высшими жрецами, чтобы нас приняли там как своих.
Дастурджи Мехерджи Рана из Навсари — улыбчивый старичок в белоснежной одежде и белой шапочке в виде усеченной тубы — встретил нас дружелюбно, но по-деловому. Его дом с прилегающими постройками и дворами для общих собраний и проведения ритуалов — дастурвад — стоит на том же месте, где когда-то поселились его предки, — даже дворовый колодец имеет более чем десятивековую историю. Звание дастура и знание теологических тонкостей и нюансов ритуала передаются по наследству, но многие пары остаются бездетными из-за традиционно поздних, иногда близкородственных, браков. Знакомый нам дастур из Навсари живет вместе с женой и сестрой жены — наследников у них нет. Впрочем, даже те старики, у которых они есть, предпочитают доживать свой век в парсийских приютах — гордость не позволяет им становиться обузой для работающих детей. В Навсари нам показали цепочку из таких домов, занявших половину парсийского квартала, — там царят покой и чистота. В другой половине квартала многие здания оказались с забитыми окнами: бывшие соседи разъехались по миру и теперь общаются друг с другом через Всемирную организацию зороастрийцев.
Но где бы они ни жили, в каждом парсийском доме обязательно есть лампада со священным огнем, перед которой поют гимны «Авесты» и произносят ежедневные молитвы. А в каждой общине обязательно стоят величественные храмы — агиари (в этом слове можно услышать отзвуки индоевропейского слова «огонь»), где неугасимо поддерживается Аташ Бехрам — священное пламя. Иноверцев не подпускают даже к их ступенькам, зато «как своих» нас отвели в другое место.
Когда перед нами открыли ворота, ведущие к знаменитым докхмам — «башням молчания», я испытала культурный шок. Я знала, что парсы не предают умерших ни огню, ни земле, ни воде, поскольку останки не должны осквернять ни одну из стихий, но отдают на растерзание грифам — птицамтрупоедам с крючкообразным клювом и лишенной оперения шеей. Шок же последовал оттого, что все выглядело не так, как я представляла. Во-первых, не было никаких устремленных в небо мрачных башен: на заботливо ухоженной зеленой территории находились две приподнятые — на высоту 4— 5 метров — каменные платформы в форме круга диаметром 12—15 метров. Наш провожатый, Ашпандъяр, рассказал, что с внутренней стороны они представляют собой чаши с дном из металлической решетки, под которой находится глубокая погребальная яма. Обмыв покойников, члены общины выкладывают на решетку обнаженные трупы, а когда от человека остается только остов, кости проскальзывают в колодец. Во-вторых, над обеими платформами, словно гигантские зонтики, возвышались солнечные батареи! Заметив мое недоумение, Ашпандъяр пояснил, что на популяции грифов сказались проблемы экологического характера — питающиеся мертвечиной несимпатичные птицы оказались столь нежными, что приобрели несовместимые с продолжением рода заболевания из-за диклофена — лекарства, которым, как оказалось, напичканы сегодня трупы буйволов и прочего скота. Так что пришлось поставить в «башнях молчания» мощные установки, в благоприятных условиях моментально выжигающие мертвую плоть. «А в сезон дождей, когда солнца нет?» — подумала я, но не решилась задать этот натуралистический вопрос нашему провожатому: мы торопились к нему домой для знакомства с красавицей дочерью — победительницей всеиндийского конкурса «Парсийская мисс», мечтающей о громкой карьере в Болливуде!
Еще нас поразила одна деталь. Задолго до появления в Иране и Индии парсы, потомки древних иранцев, и индийцы из Гуджарата, потомки индоарийских племен, принадлежали к индоиранской общности, представители которой называли себя ариями. Их древние книги — «Авеста» и «Ригведа» — содержат много сходных мифов и похожих имен. Вот только асуры из индусской «Ригведы» — это демоны, которые постоянно ведут войны с девами-богами, тогда как, напротив, положительные ахуры из парсийской «Авесты» стоят не на жизнь, а на смерть против своих девов-демонов. Впрочем, в Конкане все уживается: и Лакшми с Махалакшми, и ахуры с асурами.
Христиане: «римляне востока»
Из европейцев первыми в Индии укрепились португальцы. В 1498 году Васко да Гама открыл морской путь вокруг Африки и добрался до индийского юга. Чуть позднее полководец Афонсу де Албукерки огнестрельным оружием и интригами, посеянными между мусульманами и индусами, отбил у Биджапура, «обломка» государства Бахманидов, Гоа. А в 1542 году на гоанскую землю ступил Франциск Ксаверий, ближайший соратник Игнатия Лойолы, основателя «Общества Иисуса». Иезуит проявил несравненный проповеднический пыл: бродил, завлекая детей, с колокольчиком и поражал юные души рассказами о Христе. А также создавал школы и лечебницы, ухаживал за больными и рыл могилы умершим. Он скончался в 1552 году в Китае, но его тело, оставшееся нетленным, несмотря на временные захоронения и морские перевозки, доставили в 1554 году в Гоа и выставили в базилике Иисуса Младенца. Тогда же его правая рука в качестве реликвии была отправлена в Рим. Двести лет назад фанатичка откусила мизинец на ноге святого. С тех пор саркофаг с прозрачной крышкой держат на высоком постаменте, и верующие допускаются к лицезрению мощей канонизированного Франциска Ксаверия единожды в десятилетие, последний раз — в 2004 году. Уже после смерти иезуита, в 1560 году, вместе с монахами-доминиканцами в Гоа пришла инквизиция, и этот край превратился в «Рим Востока» с епархиальной юрисдикцией от мыса Доброй Надежды до Китая и далее. Впрочем, одного Гоа португальцам было мало: они всеми силами пытались вытеснить «мавров», арабских купцов, значительно раньше закрепившихся на Западном побережье Индии. Начав с пиратских акций в море — захвата и поджога кораблей, португальцы перешли «на порты», захватив в XVI веке крепость Диу и порт Даман. Португальские колонии Гоа, Даман и Диу существовали до 1961 года, пока индийские войска не вошли в Гоа и не провозгласили ее слияние с остальной Индией, в 1947 году ставшей независимой. Тогда же эти места были объявлены «союзной территорией», управляемой из Дели. Гоа стал самостоятельным штатом в 1987 году, а Даман и Диу по-прежнему контролируются федеральной властью.
«Розовая» месса
Конканское побережье, изрезанное бухтами и заливами, исключает возможность двигаться по прямой, но — в дополнение к флоре и фауне и общим диетическим привычкам — вносит свой вклад в монументальное своеобразие этого края. Такое неисчислимое количество морских, береговых и горных крепостей, возведенных местными раджами и султанами, арабами и эфиопами, делийскими моголами, португальцами, англичанами и голландцами, наконец, вождем маратхов Шиваджи — на многие из них он пускал средства, добытые при четырехкратном разграблении Сурата, — можно встретить только в этой части Индии. Наш шофер Рави, сам маратх, то и дело указывал в дороге место, где Шиваджи кого-либо победил или потерял верного соратника. Заслушавшись, мы чуть было не проглядели джайнских монашек из ордена шветамбаров — «одетых в белое». Они энергично шагали вдоль шоссе, закрыв рот марлевой повязкой и взмахом небольшой метелки очищая перед собой дорогу: так они соблюдали принцип ахимсы — непричинения вреда живому, в том числе и мелким насекомым. Так мы незаметно добрались до Дамана — союзной территории Даман и Диу. Не избалованный туристами, как Гоа, Даман в большей степени сохранил португальское обличье. Мощнейшие фортификационные сооружения двух его частей — Большого и Малого Дамана — расположены точно напротив друг друга, с разных сторон устья Даманской Ганги, впадающей здесь в Аравийское море, и по-прежнему несут свой дозор. Толстые стены опоясывают весь Большой Даман по периметру, скрывая внутри католические соборы португальской эпохи. Но самое живописное здешнее зрелище — рыбацкий флот в устье реки: многокрасочные флаги и вывешенное на шхунах на просушку разноцветное белье бросают вызов мрачным бастионам и поют гимн мирной жизни. То, что Конкан должен пахнуть рыбой и ароматными приправами, я представляла себе давно, но в Дамане этот запах наконец в самом деле защекотал ноздри.
В Сильвасе, столице еще одной союзной территории — Дадра и Нагархавели, выделенной в самостоятельную единицу ради сохранения самобытности проживающих здесь племен конкани (несомненно, автохтонных жителей Конкана!) и варли, мы оказались поздно ночью. И вновь нам сопутствовала Даманская Ганга, на берегу которой расположился современный отель. Впрочем, в Сильвасе никто не спал — сверкала иллюминация, а на улицах продавали оранжево-бело-зеленые индийские флажки: на следующий день — 26 января — страна отмечала День республики.
Отпраздновали государственный праздник Индии и мы. Выехав из Сильвасы на рассвете, Рави выжал все, на что способен автомобиль на индийской дороге, и, преодолев за три часа 100 километров, добрался до Васаи, в прошлом — португальского форпоста, как раз к началу праздничных мероприятий. Здесь нас встретил его преосвященство Томас Дабре, епископ католической общины Васаи. Мы выслушали вступительную речь мэра и отсалютовали национальному флагу, но парад школьников до конца досмотреть не удалось: зная, что надолго в городе мы не задержимся, епископ рассчитал время по минутам. Мы вихрем промчались по руинам как минимум пятерки крепостей и вновь оказались на берегу одного из заливов Аравийского моря на открытии — с христианскими молитвами и индусскими сандаловыми благовониями — новой холодильной установки кооперативного рыбозавода! В Конкане температура редко опускается ниже +30, и новый агрегат гарантировал местным рыбакам (индусам и христианам) сохранность улова. Столь важное событие было специально приурочено ко Дню республики, а тут еще гости из России!
Гостеприимство васайцев не знало границ — специально для нас епископ решил отслужить вечернюю мессу. В XVII веке итальянец Роберто де Нобили, распространяя в Индии христианскую веру, приспосабливал ее к местным обычаям. В дальнейшем римско-католическая церковь осудила отклонения в области ритуалов, но все-таки христианство в Индии обладает особым запахом и привкусом. Паства в главном кафедральном соборе выглядела так же ярко, как толпа на воскресном рынке. Месса началась с лепестков роз, которые в танце между рядами скамей раскидали девочки-сироты из приюта «Общество помощников Девы Марии». Его преосвященство Томас Дабре, уроженец здешних мест, служил мессу на маратхи, и слова «Во имя Отца и Сына и Святого Духа» в таком варианте звучали необычно и трогательно.
Мы покинули Васаи в кромешной тьме. По дороге к месту ночевки Рави махнул рукой куда-то в сторону: там, на берегу Кальянской бухты, хотят установить 25-метровый памятник Шиваджи — не на коне, как обычно, а в рост, наподобие Статуи Свободы, увековечив память о герое как о создателе собственного морского флота.
Зороастрийцы: «подданные владыки мудрости»
Последователи пророка Заратуштры, или Зороастра, бежали из Хорасана от арабов и ислама. Называют разные даты этого исхода — от 650 до 936 года, но точно известно, что морем они добрались сперва до мыса Диу на полуострове Катхиавар, а затем до материкового Гуджарата. Местный раджа принял их на трех условиях: пусть женщины носят сари, а мужчины откажутся от оружия, и пусть все перейдут на язык гуджарати. Согласившись, парсы (то есть «выходцы из Персии») основали поселение, дав ему имя из родных мест — Санджан, и зажгли священный огонь — Аташ Бехрам. Монотеисты-парсы поклоняются Ахурамазде — «Владыке мудрости», воспетому в священной книге «Авесте». Этот древнеперсидский памятник составил сам Заратуштра, рассказав, как 30 лет от роду был осенен видением Ахурамазды и истинной верой. Ахурамазде, сотворившему жизнь, тепло и свет, помогает Спентамайнью — «Святой дух», а противостоит злой Анхрамайнью, или Ахриман, породивший смерть, зиму, холод, зной и вредных насекомых. Силы добра и зла находятся в постоянной борьбе: Ахурамазде помогают другие ахуры, а воинство Ахримана составляют девы — демоны. Главный символ Ахурамазды — огонь, придающий людям силу для победы над злом, — может представать в виде молнии, очага и священного пламени, вокруг которого сосредоточены все церемонии. В Санджане — главной парсийской святыне Индии — возвышается памятная стела с символическим пламенем. Отсюда не боявшиеся никакой работы труженики переселились в Навсари, Сурат и другие места и прославились как высококлассные ткачи и плотники. Когда в Сурате укрепились англичане, это дало парсам новые возможности: пришельцам легче было найти общий язык между собой, чем с коренным населением. Сначала они обжились там, а потом вместе с англичанами ушли в растущий Бомбей. В 1702 году Рустом Манек был назначен официальным брокером Ост-Индской компании, а к середине XVIII века все маклерские конторы в Бомбее оказались в руках зороастрийцев. Кроме того, серьезно относящиеся к образованию и карьере парсы приобрели репутацию хороших учителей и инженеров. Достижение цели часто задерживало создание семьи, к тому же, сохраняя религиозную чистоту, зороастрийцы стремились подыскать брачного партнера в своей же среде. Из-за этого, а также из-за оттока амбициозных членов общины в страны Запада, сегодня в самой Индии осталось всего 65 тысяч огнепоклонников.
«Намаз» в синагоге
К югу от Бомбея мы попали в ту часть Конкана, которая когда-то возделывалась «субботними маслобойщиками». Здесь в каждом поселке стоит синагога, окрашенная в нежно-голубой цвет, и проживают по нескольку семей, выделяющихся среди соседей разве что кипами на голове у мужчин. Но мы торопились в Навгаон — для индийских евреев этот город такая же святыня, как Санджан для парсов. Синагогу мы обнаружили среди кокосовых пальм и невысоких домишек бывшего Еврейского квартала. Памятная доска сообщала, что молельня была возведена в 1840 году на средства солдат бене-Израиль из Британской армии и реконструирована в 1910 году на пожертвования в память об усопших родственниках: Соломон Моисей Вакрулкар внес 100 рупий, Исаак Абрам Малекар — 60 рупий и т. д. Судьба и график передвижения привели нас в синагогу как раз во время шаббата. Дверь оказалась открытой — шла утренняя молитва, на которой присутствовали всего три человека. Старый раввин разговора не поддержал, возможно, он еще помнил те «лучшие» времена, когда на молитве в помещении было не протолкнуться, и не желал комментировать печальное настоящее. Его спутники были весьма любезны. Леви Иосиф Вакрулкар, хозяин лавки мороженого на узкой улочке Еврейского квартала, оказался потомком того самого Соломона Моисея. Бенджамин Самуил Навгаонкар — гостем из Израиля, который навестил родные края спустя 35 лет после эмиграции и остановился в доме у друга детства, индуса. Они-то и показали нам дорогу — 5—6 километров в сторону — на самое древнее в Индии кладбище бене-Израиль и к памятной стеле с надписями на маратхи, английском и иврите, поднимающейся из шестиконечной звезды. «Спросите Паршу, то есть Парашурама, он смотрит за кладбищем и все вам расскажет», — посоветовал Леви.
Имя «Парашурам» говорит о многом, и главное — что его носитель индус, представитель жреческой касты брахманов. Кладбище с вросшими в землю памятниками в тени деревьев на самом берегу Аравийского моря мы обнаружили, но Парша, как сообщили в домике рядом, умер пару месяцев назад, а значит, унес с собой историю общины, которой служил всю жизнь.
По местной легенде, первые евреи попали в Индию после кораблекрушения на Аравийском море. Выброшенные тогда на берег семь супружеских пар были мертвы, а оживил их покровитель Конкана — могущественный Парашурама, шестое земное воплощение Вишну. Тот факт, что в еврейских преданиях присутствуют индусские элементы, а свою службу бене-Израиль называют словом «намаз», обозначающим молитву в исламе, свидетельствует, как все смешалось на конканской земле! Она, кстати, своим появлением обязана тому же Парашураме. Когда в мифологические времена он впервые «появился» здесь, воды Аравийского моря плескались у самого подножия Западных Гхатов. Чтобы отвоевать жизненное пространство, бог поднялся на горный пик и выпустил в море стрелу: испуганный океан отступил как раз на те самые 40— 60 километров, которые составляют ширину Конкана. Не удивительно, что многие религиозные и кастовые общины этого края связывают свое происхождение с Парашурамой. Ему же поклоняются местные рыбаки, чья жизнь принадлежит морю, ведь он смог подчинить себе стихию.
Жители горных частей Конкана утверждают, что стрела была выпущена именно с их горы, а жители прибрежной полосы — что она упала в море там, где находится их поселение. Возле Чиплуна — типичного конканского городка, расположенного ступеньками в предгорье Западных Гхатов, в 296 километрах от Бомбея и в 40 от моря, — находится самый знаменитый храм Парашурамы. Здесь, разумеется, тоже считают, что бог натягивал свой лук на этом самом месте: оно обнаружило себя чудесным образом, когда на каменную плиту с божественными следами из недойной коровы хлынуло молоко. Парашураму изображают обычно в виде атлета в набедренной повязке: в руках у него топор-парашу, — отсюда его имя — «Рама с топором» — и лук. В этом же храме он выглядит не как культурист, а как «обычный» бог Вишну в окружении еще двух небожителей — Брахмы и Шивы. Впрочем, эта скульптура, как и сам храм, не может быть древней: в Чиплуне и окрестностях в XVII веке хозяйничала династия Сидди — потомков абиссинских рабов-мусульман, которые в один прекрасный день храм разрушили и сокровища разграбили.
Наша тропа то приближалась к горам, то шла вдоль Аравийского моря. Когда мы ехали по шоссе, нам сплошь и рядом попадались небольшие придорожные храмики слоноголового бога Ганеши: он считается чинителем и устранителем препятствий. Рави бросал богу монетки — иногда на ходу, иногда, перед извилистым участком, останавливая машину и произнося краткую молитву-просьбу о благополучном прибытии к очередной цели. А вот дорогу порой приходилось спрашивать у случайных прохожих. Они обычно объясняли: доедете до памятника Шиваджи и повернете направо. Или налево — географический вектор менялся, но ориентир оставался прежним. Было чувство, что великий Маратх скачет параллельно нашему курсу. А однажды Рави завез нас в Дерван, где герою посвящен внушительный музейный комплекс, стилизованный под крепость. Перед ее воротами стояли муляжи слонов в натуральную величину и стражи, одетые в костюмы эпохи Шиваджи. Проход в саму «крепость» охраняли до зубов вооруженные воины, вернее, разрисованные в яркие цвета фигуры. Главный зал вмещал грандиозную историческую панораму, иллюстрирующую жизнь героя от рождения до смерти (на создание скульптур и картин кругового панно ушло 15 лет и 100 миллионов рупий). Восторженные посетители обсуждали хорошо известные с детства эпизоды, а мне показалось, что у Конкана сменился покровитель, и мифологический Парашурама уступил место историческому Шиваджи.
Иудеи: «субботние маслобойщики»
Последователи иудаизма живут на западе, юге и северо-востоке Индии. Для 80% из числа этих «бене-Израиль», «детей Израиля», — Конкан стал приемной родиной еще много веков назад. Одна версия возводит их к потомкам колена Иуды, другая связывает с вавилонскими евреями. В собственных преданиях Бене-Израиль рассказывают о 14 столетиях, проведенных в Индии с тех пор, как их корабли разбились о рифы возле деревушки Навгаон к югу от Бомбея: спаслось семь супружеских пар, которые и дали жизнь последующим поколениям. Многие иудеи теперь носят фамилию Навгаонкар — «выходец из Навгаона». Соседи по Конкану называли бене-Израиль «субботними маслобойщиками», поскольку те, занимаясь сельским хозяйством, гнали масло из кокосов, а по субботам отдыхали. Их никто не притеснял — в масле нуждались все. Да и сами евреи, чьи священные книги погибли при кораблекрушении, постепенно «конканизировались». Сохранив ряд обычаев, они заговорили на маратхи, гуджарати и конканских диалектах, вступали в брачные союзы с местными, перенимали одежду, имена и обряды. Так было до тех пор, пока несколько веков назад в тех краях не появился некто Давид Рахаби, который то ли слышал об индийцах, соблюдавших субботу и практикующих обрезание и имянаречение на восьмой день после рождения, то ли обнаружил их по прибытии. Легенды повествуют, что он устроил «проверку на истинность» тамошних евреев, накупив на базаре разной рыбы. Хозяйка дома удивилась, увидев в руках у гостя то, на что наложен традиционный запрет, и отложила в сторону виды без плавников и чешуи. Из остального она приготовила такие блюда, что у Рахаби не осталось сомнений. И тогда он достал Тору, начал учить конканских евреев ивриту и строить молельные дома. Это называют первым этапом религиозного возрождения бене-Израиль. Второй этап связан с неким Самуэлем или Эзекилем Дивекаром, как и многие другие Бене-Израиль, служившим в армии Ост-Индской компании. Когда в 1796 году он и его товарищи были неожиданно отпущены из плена Типу-Султаном (правителем южноиндийского княжства Майсур и врагом англичан, наслышанным об «избраннном народе»), Дивекар поклялся построить в Бомбее синагогу. Он сдержал слово и тем самым привлек внимание к небольшой, но сплоченной общине, которая уверенно влилась в динамичный ритм растущего мегаполиса. В отличие от бене-Израиль «багдадские или вавилонские евреи» двинулись в Индию в 1830-е годы, прожили там исторически недолго, но оставили на ее земле монументальный след. Так, Альберт Абдулла Давид Сассун (1818—1896) не только основал в стране банковское дело в его нынешнем понимании и заложил основы современной текстильной промышленности, но и придал Бомбею архитектурную уникальность, построив в городской гавани первые на Западном побережье Индии плавучие доки. А «бренд» Бомбея — триумфальная арка «Ворота Индии», начатая в начале XX века в честь посещения колонии королем Георгом V и королевой Марией, была достроена на пожертвования процветавшей еврейской общины. Исход евреев из Индии начался после образования в 1948 году Израиля. Сейчас тут проживают более 50 тысяч иудеев, из них 45 тысяч — конканские бене-Израиль.
С заездом в 1428 год
От Дервана мы снова повернули к морю — к Муруду, столице бывшего княжества Джанджира, где до 1947 года правила грозная династия Сидди, выходцев из Северной Африки. Завезенные в эти края в XV веке черные рабы сидди сумели быстро выдвинуться и даже обложили налогом ряд поселений, а в XVII веке завладели знаменитой Джанджирой — неприступным фортом в море на расстоянии 1,5 километра от Муруда: крепость и дала имя всему княжеству.
Мы до руин форта плыли не под залпами орудий, но все равно было страшно, потому что в утлое парусное суденышко одновременно набилось несколько десятков человек. Еще труднее было выгружаться на скользкие от воды и времени камни и протискиваться через тесную толпу, ожидавшую погрузки в обратный путь. Увиденное в крепости, впрочем, с лихвой перекрыло неудобства — мы попали в мир, сохранивший, если не в виде муляжей, то в миражах, создаваемых фантастичным декором и рассказами гида, всю историю узкой тропы, вытянувшейся вдоль Аравийского моря. Мощные стены 12 метров высотой и опоясывающие их ярусы с жерлами пушек возле бойниц, разрушенные тронные залы, женские покои и мечети, заросшие тиной водоемы, колючие кусты и неожиданные среди груды камней пальмы, безбрежный океан с одной стороны и крыши Муруда с другой — на это можно было любоваться часами. Хотя Джанджира давно заняла прочное место во всех путеводителях, иностранцы сюда попадают редко. Фантастические развалины, скорее, популярное место для экскурсий индийских школьников и семейных пикников. Покончив с делами, сюда заглядывают и риэлторы: индийцы-горожане тоскуют по природе, и участки вдоль Аравийского моря сейчас пользуются колоссальным спросом. Встречаются и россияне, приобретшие в собственность или арендующие на длительный срок уютные виллы в окружении манговых садов. Европеец, под чьим густым загаром просматривались славянские черты, наблюдавший за суетой крабов-лилипутов на берегу, на мой вопрос «Where are you from?» ответил: «I am from Konkan» — Василий уже и вправду ассоциировал себя с этими краями.
...Рави вырулил на шоссе уже в сумерках, но неожиданный блеск и шум в придорожной деревушке заставили нас притормозить. Здесь, в Кондивре, вовсю отмечали мухаррам — первый месяц года по мусульманскому летоисчислению (хиджра): так мы на пару часов оказались в 1428 году. При въезде на главную улочку, ведущую к мечети, стоял стол со стаканчиками, и улыбчивые мусульмане угостили нас шербетом — сладкой смесью воды с молоком, розовыми лепестками и миндалем.
Первый, с кем я разговорилась, был Афран Карим Малим — главарь ватаги мальчишек, плотным кольцом обступивших табут — символический гроб убитого в священной Кербале имама Хусейна, внука пророка Мухаммеда. В память о его мученической смерти, пришедшейся на мухаррам, мусульмане всего мира ежегодно соблюдают десятидневный траур. Сделанный из плотной бумаги с тканью и украшенный кусочками зеркал табут конканских мусульман-суннитов поднимался на три-четыре метра вверх и напоминал колесницу индусских богов, в которых тех вывозят на праздничные церемонии. Я спросила у Афрана: «А почему шербет? Я слышала, в знак траура мусульмане отказываются от пищи?» Афран недоуменно ответил: «Хусейн страдал — ему даже воды не дали напиться. Мы такого никому не желаем», — с этими словами он подкинул вверх горсть засахаренных семян кардамона, которые радостно ловили и отправляли в рот деревенские мальчишки. Это был последний день траура, и табут медленно двигался в сторону кладбища, где его намеревались со всеми почестями опустить в могилу. Неожиданно на дорогу выскочил немолодой мусульманин: полузакрыв глаза, он дергался в такт бьющему рядом барабану. «В него вселился пир — что-то наподобие религиозного наставника», — объяснил Афран. Женщина, по виду индуска, быстро наклонилась, взяла щепотку пыли из-под ног одержимого и приложила ко лбу. «В нашей деревне и индусы отмечают мухаррам, только они проводят свой обряд — пуджу. Сейчас еще со всей деревни младенцев принесут, каждого протащат под табутом — это принесет ребенку счастье, какой бы религии он ни принадлежал».
Мусульмане: торговцы или воины?
Аравийское море, оно же Арабское, отделяет Индию от одноименного полуострова и стран Персидского залива. Эта преграда никогда не была непреодолимой, и первые мусульмане, бежавшие из Басры от междоусобиц, оказались в районе Конкана в 699 году. За ними последовали другие — моряки, судостроители и торговцы — из прибрежных городов Ближнего Востока и Северной Африки. Арабы женились на местных женщинах и усваивали их язык, обустраивались вдоль хорошо знакомого моря, возводили мечети и подчинялись «старшинам», назначаемым индусскими раджами. Осевших арабов роднили происхождение из общих краев, суннизм шафитского направления и торговля — они умели ладить с местным населением и друг с другом. Так продолжалось до X века. Затем ситуация изменилась. С северо-запада Индии к Деканскому плато стали подбираться тюрки, а позднее монголы. В XIV веке к югу от гор Виндхъя, разделяющих Индию на север и юг, возникло мощное государство Бахманидов, а на его обломках постепенно выросли пять султанатов, каждый из которых рвался к морю, то есть через перевалы Западных Гхатов в Конкан. Мусульмане с материковой части — уже не торговцы, а воины из разных течений и сект ислама — еще до прихода португальцев и англичан — прибрали к рукам большую часть удобных портов и часть островов, на которых позднее возник Бомбей. Так был нарушен миролюбивый настрой первых мусульманских поселенцев, и они втянулись в длительную битву за Конкан.
Коровий след
Я не хотела писать о коровах — это обычный для Индии сюжет, но не удается. Сначала в Сурате нам повстречались так называемые «коровьи следы», то есть вмятины на камнях — Гуджарат обожает Кришну, восьмое земное воплощение Вишну, и считает, что бог-пастух пас своих коров именно там. Потом нам рассказали, как корова обнаружила «доподлинное» место, где целился из лука Парашурама. И вот мы приближаемся к Гоа. На индийских языках корова — «гай», но в древности это слово звучало как «го» и «гави» — этот же индоевропейский корень сохранился в русской «говядине». Некогда тут существовал город Гове, или Говапури, «Коровий град», названный так потому, что однажды Кришна залюбовался местными коровами. На конкани, официальном языке штата, его называют Гомантаком, а само слово толкуют как «обладающий коровами».
В курортном Гоа мы не позволили себе задержаться из-за всеобщей атмосферы расслабленности. Подчиняясь командировочному заданию, мы двинулись дальше на юг, в другой этнический и языковой мир — штат Карнатака, где живут дравиды-каннадига и говорят на языке каннада. Я уже не удивилась, когда на ночевку Рави привез нас в гостиницу на вершине утеса, выстроенную на обломках крепости Шиваджи, во дворе которой стоял каменный конь, замерший в ожидании своего бесстрашного седока. Отсюда до Гокарна — знаменитого места паломничества индусов-шиваитов — оставалось не более 60 километров. Не удивилась и тому, что и сам Шиваджи, рьяный поклонник Шивы, после очередного рейда на местные земли также прибыл в Гокарн для ритуального омовения, в индуизме очищающего от многих видов скверны. И спокойно восприняла историю о том, что Гокарн — это «коровье ухо».
Вообще индусская мифология называет создателем мира Брахму, хранителем — Вишну, разрушителем — Шиву. Однако некоторые тексты утверждают, что создание мира Брахма сперва поручил Шиве. Тот поленился, а затем осерчал при виде творения Брахмы и стал наносить земле удары. Она же обернулась коровой и, успокаивая Шиву, предложила залезть ей в рот, а выйти через ухо. Естественно, считается, что история эта произошла именно здесь, о чем свидетельствует сам ландшафт: если смотреть со стороны Аравийского моря, на берегу которого расположен этот святой город, то вокруг него дугой будут возвышаться отроги Западных Гхатов — чем не «коровье ухо»?
После суетливого Гоа Гокарн воспринимается как прорыв в вечность: здесь все сохранилось так, как было не то что при Шиваджи, но и при Шиве, — узкие улочки, обвивающие храмы, ждущие клиентов брахманы и толпы богомольцев. В городе еще можно увидеть редкие образцы деревянного ажура, украшающего фасады коренастых домишек. Но главное — на каждом шагу упираешься в сюжет из «Махабхараты» или «Рамаяны», древнеиндийских эпических поэм. Омовение здесь совершают как в море, так и в огромном священном водоеме — Котитиртхе, который братья Пандавы из «Махабхараты» наполнили водой из всех индийских рек. Этот водоем знаменит на индийском юге и потому, что здесь жив древний ритуал жертвоприношения огню, пришедший из времен «Ригведы». Связанный со смертью главы семейства, дорогостоящий ритуал, приносящий освобождение от последующих перерождений, отправляют в помещениях, расположенных по периметру Котитирхи, оплачиваемые жрецы. Тут и там вьется дымок, унося к небожителям приносимые в жертву дары: топленое масло, зерно, бананы, иногда отрезы шелка или парчи.
Главный храм — Шивы в образе Махабалешвара, «Великой силы», — появился здесь благодаря десятиглавому демону Раване, антагонисту Рамы из «Рамаяны». Самоистязанием в гималайских снегах он умилостивил Шиву, и тот вырвал из собственного сердца атмалингам. Концепция этого понятия чрезвычайно сложна, если учесть, что «атма» — это душа, а «лингам» — детородный символ Шивы и объект поклонения среди шиваитов. Когда Равана пытался переправить этот самый атмалингам в свое царство на остров Ланку, то хитрый Ганеша, чинитель препятствий, предложил уставшему демону подержать его. Равана согласился, а Ганеша тут же уронил атмалингам на землю, в которую святыня сразу вросла, да так здесь и осталась.
Храм Махабалешвара охватить взглядом трудно — его стены подпирают дома жрецов и лавки с товаром для совершения пуджи. Неиндусов в храм не пускают — дравидский юг, к которому относится Карнатака, чрезвычайно строг в этом отношении. Утешало то, что и индусы не могут разглядеть вросший в землю и находящийся в глубокой алтарной нише атмалингам: как он выглядит, знают только обслуживающие его жрецы. Говорят, на нем все еще видны отпечатки пальцев Раваны...
...По прямой от Сурата до Гокарна — около 600 километров, но когда, улетая в Бомбей, мы прощались с Рави в аэропорту на территории Гоа, спидометр показывал 2 413 километров — вот что сделали узкие тропы, по которым мы, кружа вокруг бухт, заливов и речных дельт, выезжали к морю и снова возвращались в горы.
В бомбейский аэропорт имени Шиваджи мы отправились уже на такси и встретились напоследок еще с одной религией — сикхизмом. Сикхом оказался таксист — в тюрбане, по обычаю скрывающем не стриженные от рождения волосы, и с аккуратно забранной в сеточку и уложенной под подбородком бородой. Для Бомбея подобная встреча — редкость: большинство сикхов живет на северо-западе Индии.
К аэропорту подъехали еще в предрассветных сумерках — могучий герой уже ждал на своем месте: «Кумир с простертою рукою / Сидел на бронзовом коне». Вдохнув на прощание воздух с перемешанными ароматами Аравийского моря и Западных Гхатов, мы мысленно попрощались с провожавшим нас пристальным взглядом всадника, ставшего за дни пробега по его владениям совсем родным. Уезжать из Конкана не хотелось.
Ирина Глушкова
www.vokrugsveta.ru
