|
Е.Касин
Странная парочка
После первого же выстрела зверь взвыл и, словно споткнувшись, кубарем покатился по траве. Обрадованные успехом, загонщики – дюжина вооруженных длинными палками босоногих крестьян в окружении сельской детворы – с победными криками бросились добивать подранка. Еще бы! Вот уже два месяца, как в деревне стали пропадать куры, утки, индюки. Потом очередь дошла до коз и баранов. А вчера жертвой разбойника стало священное животное индусов – корова. Хилая подслеповатая буренка, доживавшая свой век с такой же, как она клячей в просторном загоне за околицей . Ее гибель стала последней каплей, переполнившей чашу терпения сельской бедноты. Весь день – с утра и до позднего вечера - они прочесывали окрестности деревни в поисках леопарда, повадившегося нападать на домашний скот. И вот, наконец вор обнаружен и даже ранен.
Рохит Вайяс быстро перезарядил старую, еще дедовскую «берданку» и поспешил за ними. «Шкуру возьму себе, - рассуждал он. - Если ее хорошо выделать, то в городе за нее дадут настоящую цену. А кости и клыки , так уж и быть, пусть поделят остальные».
К всеобщему удивлению, найти раненого леопарда не удалось. Кровавый след тянулся к кустам на крутом берегу наполовину высохшей речушки и далее терялся. Исследовав заросли, преследователи дружно решили, что зверь скатился по склону на берег.
Вечерело. Багряный солнечный диск в зыбком мареве песчаной пыли, прилетевшей из пустыни Тар , медленно клонился к закату и, не дойдя до горизонта, таял, прячась вдали за невидимыми вершинами Гиндукуша . Несмотря на сумерки, полные решимости охотники собирались продолжить поиски зверя и мастерили факела. Мальчишки сбегали в деревню за электрическими фонариками и, конечно, «летучими мышами» - видавшими виды керосиновыми лампами. Загонщики выстроились цепью по краю обрыва и стали осторожно спускаться к реке. Охота продолжалась.
Раненая леопардиха провела глазами последнего мальчишку и осторожно сползла с дерева. Тяжело дыша и волоча пер****ую ногу, она двинулась в сторону храма, намереваясь обойти дома по рисовым чекам и укрыться в тамарисковой роще, густо поросшей кустарником. Внезапно она почувствовала резкую боль, пробудившую в ней смутные воспоминания и заставившую забыть о ранах. Начинались схватки. Самка инстинктивно искала место, где бы никто не помешал святому таинству появления новой жизни. Сил хватило доковылять только до дальнего края коровьего загона, почти у опушки леса.
Когда малыш, пискнув, появился на свет, она старательно вылизала его, потом дала детенышу утолить первый голод. Котенок успокоился, свернулся в клубок и уснул. Леопардиха еще раз лизнула его и, стараясь увести погоню подальше от логова, медленно, с остановками, поползла обратно к реке. Полчаса спустя, собрав последние силы, она бросилась с обрыва вниз.
Радости охотников не было предела! Куда только подевалась усталость! Остывшее, перепачканное кровью тело зверя привязали за лапы к палке; возбужденно галдящая процессия повернула к деревне. Наутро все, от мала до велика, сбежались на площадь посмотреть на «преступника». Вернее, «преступницу». Затем Рохит Вайяс с соседом отнесли трофей старику Шакилу, который славился умением вычинять козьи шкуры, а также делать из древесной смолы и цветных перьев маленьких птичек для детворы. За работу мастер запросил сто пятьдесят рупий – сумму немалую для небогатых крестьян.
Говяда, не очень старая, но ужасно тощая корова, сразу почуяла звериный запах и, не имея возможности вырваться из загона на волю, замерла в ожидании своей участи, медленно дожевывая невкусную пожухлую траву. Это когда-то она была кормилицей и, конечно, любимицей большой семьи Вайясов и каждый день имела в яслях свежее сено. Но после того, как она почти месяц проболела, ужаленная черным скорпионом, хозяева побоялись пить «отравленное» молоко и привели ее сюда. Отвязали с шеи веревку и, благословив, оставили на волю богов. Так, что теперь она была вынуждена довольствоваться только тем, что росло на этом пятачке земли, обнесенном оградой из ржавой колючей проволоки.
Потом ветерок перестал доносить запах зверя – запах смерти – и Говяда успокоилась. Ближе к полудню ее внимание привлек тихий писк, доносившийся со стороны зарослей. Принюхиваясь, она обследовала периметр своих угодий. В самом дальнем углу, в небольшой ямке лежало нечто, противно пищавшее. К его слабому звериному духу примешивался запах молока. Корова просунула голову сквозь ряды проволоки, обнюхала находку и лизнула ее теплым шершавым языком. Малыш оживился. Попискивая, он пополз вперед и вскоре уперся в лапы с копытами. Ухватив беззубой пастью клочок коровьей шерсти, он то пытался его сосать, то снова жалобно пищал. «Игра» котенка удивила Говяду и она, округлив большие печальные глаза, наблюдала за ним.
Вскоре интерес к находке пропал; корова устало опустилась на землю. А звереныш, влекомый голодом и инстинктами, тыкался мордочкой в тугой коровий живот, пока не уткнулся в мягкое, теплое вымя, не раздоенное после болезни.
Так они и подружились. Вернее, так сирота-леопард нашел свою «вторую» маму. Днем малыш спал, просыпаясь только для того, чтобы поесть, а ночью играл с буренкой или бегал в вытоптанном, было, загоне по высокой траве, бурно разросшейся после первого мансуна .
Однажды вечером, когда на небе зажглись первые звезды, из лесу вышла стайка голодных шакалов. Истерически хохоча и жутко завывая детскими голосами, шакалы, ощетинив холки, медленно приближались к зверьку, предвкушая скорый ужин. Дремлющая Говяда встрепенулась, вскочила, ударом копыта отбросила самого наглого падальщика подальше от малыша. Нацелив длинные кривые рога на противника, она издала такое гневное, протяжное «Му-у-у!», что шакалье в панике бросилось к спасительным кустам. А подросший малыш сначала сильно испугался, но, увидев, как буренка отогнала врага, тоже выскочил вперед и хотел, было, замычать, но вместо этого у него получился хоть и слабоватый, но уже довольно убедительный рык. Урок самообороны был освоен.
Как-то гоняясь за ящерицей, леопард вскарабкался на дерево. Ему там так понравилось, что теперь он проводил свои дневки среди ветвей, спускаясь на землю только к вечеру. И еще его стал все сильней и сильней манить лес. Каждую ночь он все дальше забирался в густые заросли, где нет никаких оград, где так много таинственных звуков и запахов, где он сначала неудачно, а потом все увереннее и увереннее стал охотиться на полевок и прочую мелкую живность.
И однажды он не вернулся. Вернее, однажды он навсегда вернулся в лес, почувствовав себя сильным и свободным зверем...
...Старая усталая корова дремала, наслаждаясь вечерней прохладой после жаркого летнего дня. Правда, мухи да слепни немного досаждали ей, однако всего одного ленивого взмаха хвоста было достаточно, чтоб разогнать на время назойливых насекомых. Внезапно она почувствовала, как что-то большое и теплое прижалось к ее правому боку. В ноздри ударил парализующий волю запах дикого зверя. Говяда с ужасом повернула голову: рядом сидел леопард. Сидел, заглядывая ей прямо в глаза, словно пытаясь что-то сказать.
И она, в конце–концов, поняла. Признала в этом красавце-звере того пискуна, которого нашла и выходила. Влажный шершавый язык вновь, как пару лет назад, прошелся по пятнистой мордочке. Леопард зажмурил глаза и почти по-кошачьи замурлыкал.
Большая яркая луна и мерцающие звезды с удивлением взирали с небес на странную парочку. Чего только не видели они на земле, но такого! Хотя, действительно, чего только на свете не бывает... Расскажешь – никто не поверит.
Ближе к полуночи зверь поднялся и бесшумно растворился в ночной темноте.
Следующим вечером он появился вновь. На этот раз он принес «второй маме» жирную лесную крысу – одно из своих самых любимых лакомств. Но корова, понюхав, не стала есть. Леопард тоже не притронулся к «угощению», но больше ничего не приносил.
Каждый вечер он приходил к ней и, посидев рядом часок-другой, возвращался в лес. Конечно, подобные «визиты» не могли остаться незамеченными для сельчан, тем более что, учуяв зверя, местные собаки поднимали порой такой лай, что хочешь - не хочешь, а возьмешь палку и пойдешь выяснять, в чем же дело.
В тот вечер собаки разошлись, как никогда. Рохит Вайяс, сняв со стены все тот же дедов Бердан, направился в сторону загона, куда адресовался лай. «Наверное опять какой-нибудь зверь подошел к деревне, - подумал он. – Глядишь, еще одну шкуру добудем».
Когда луч света от фонаря вырвал из темноты их бывшую буренку, Рохит успокоился, и почти в полный голос начал было славить богов:
- Слава богам, Говядушка цела, не задрал ее зверь!
И вдруг осекся: рядом с коровой, спина к спине, сидел полутораметровый леопард. Животные прижались друг к другу и спокойно смотрели на человека. Рохит, все еще удивляясь увиденному, сорвал ружье с плеча и попытался прицелиться. Однако одной рукой сделать это было крайне неудобно, а без света стрелять «охотник» не рискнул, боясь «промазать» в темноте. Тогда он прижал фонарик к цевью ружья и направил ствол на зверя. Сначала Говяда, а за ней леопард поднялись на ноги. Корова прикрыла собой зверя, наставила на бывшего хозяина рога и с грозным «Му-у-у!» пошла на него. Рохит – ревностный индус – машинально опустил оружие: не то, что стрелять, даже целиться в корову он почитал за смертный грех. В это время раздался звериный рык, от которого похолодела кровь в жилах. Из-за спины коровы, припав на передние лапы, словно готовясь к прыжку, медленными, осторожными шажками выходил леопард. Глаза зверя сузились в щелки, шерсть на холке встала дыбом, длинные белые клыки были видны даже в темноте.
«Дело плохо, - промелькнула мысль у Рохита. – Надо стрелять, иначе зверь может напасть...».
И не успел он снова вскинуть свою «берданку», как корова опять заслонила собой леопарда и попыталась атаковать охотника. Рохит медленно отступал назад, Животные, сменяя друг-друга, вытесняли его с загона. Наконец человек сдался, и Говяда со своим приемным сыном вернулись обратно. Вскоре леопард убежал, а «вторая мама», закрыв глаза, задремала.
А Рохит Вайяс уснуть не мог. Он все думал, что бы это могло значить? Почему зверь защищал корову? Почему Говяда не узнала хозяина, не устрашилась леопарда и даже как бы оберегала его? Рохит попробовал спросить совета у жены. Разбудил ее и рассказал увиденное. Но усталая сонная женщина, что-то невнятно буркнув, повернулась на другой бок и вскоре опять засопела.
Утром, ни свет - ни заря, он побежал к старому брамину: уж тот-то должен все знать!
Внимательно выслушав Вайяса, старик ответил не сразу. «Большой грех за тобой, - наконец сказал он. – Алчность подвинула тебя убивать живое. Это не по нашим обычаям. А те, кого ты принял за зверей, на самом деле вовсе и не звери, а наши боги. Набросив личины животных, они пришли, чтобы покарать тебя. И нет такой жертвы, которая смогла бы умилостивить их».
С каждым словом старика лицо Рохита все больше и больше мрачнело. Он не хотел, он отказывался принимать слова человека, которому с детства привык верить. С другой стороны, он понимал, что своими поступками - тем, что застрелил самку леопарда, а затем прогнал со двора Говяду - он, сам того не желая, поставил себя по другую сторону закона предков.
Удрученный, он бродил по окрестностям деревни, проклиная себя за содеянное. «Наверное уехал в город по делам, - подумала жена, когда Рохит не пришел ночевать – ведь такое случалось и ранее. – Сидит, небось, сейчас в баре у автостанции и пьет свой вонючий ром с такими же балбесами, как он сам. Ну, ничего, завтра явится, как миленький!».
Но старший Вайяс не вернулся ни на следующий день, ни через два дня, ни через месяц. Поплакав с неделю, женщина смирилась с судьбой и оделась в белое .
Тем временем слухи о «странной парочке» расползлись по соседним деревушкам, дошли до столицы штата. Народ повалил валом. Кто только не посетил это забытое было богами местечко в районе Качского Ранна ! Приехало начальство на «флэг-карз» «Абассадорах» ; на юрких «марутках» и «татушках» прикатили газетные- и фотокорреспонденты; на шикарных кондиционированных автобусах – туристы из Германии и Японии; на расписных «барбухайках» и «баджаджах» - всякий прочий любопытствущий люд. Отмеряя босыми ногами километры, к новому месту паломничества стекались «святые» всех мастей и конфессий.
Газеты – даже центральные - запестрили фотографиями странного «дуэта»; журналисты наперебой спешили порадовать читающую публику новыми подробностями ими же выдуманной «истории любви». Сюжет о «странной парочке» облетел все ведущие мировые телеканалы.
Пожалуй, только одному человеку в мире не было дела до «чуда». Полуголый, обмазанный пеплом, небритый отшельник без имени и прошлого молча брел по проселку в сторону славного города Варанаси , где мечтал закончить свой земной путь на гхатах Священного Ганга, чтобы превратиться в одну из его неисчислимых песчинок.
Москва, 2007 г.
|
