|
Артынский бор. Мне было интересно взглянуть на это место.
Оно выглядело слишком соблазнительно для людей, забытой историей которых я интересуюсь. Протянувшийся вдоль иртышской поймы на двадцать-тридцать километров сосновый бор, рассеченный несколькими речушками, прикрывает излучину с востока и с севера. С запада, соответственно, делает очередную загогулину Иртыш. Скопление деревьев и оврагов препятствует перемещению военных отрядов, проход сюда возможен по узким коридорам вдоль самого берега. За ними легко следить и оборонять при необходимости. Сам Иртыш - и источник опасности, поскольку масштабные боевые действия в Западной Сибири велись преимущественно по рекам десантами с лодок - и он же важнейший торговый путь от Заполярья до Средней Азии и Монголии. В омской археологии Артын почти не упоминается, мне известно только о случайно обнаруженных погребениях. Впрочем, детального обследования территории в несколько сотен квадратных километров не проводилось, а шансы на случайные открытия всегда малы.
Мне потребовалось пол-дня чтобы поверить в то, о чем следовало задуматься с самого начала.
Самая крупномасштабная карта Омской области имела мало общего с действительностью, хотя сопровождалась солидной легендой и построена типа по военным стандартам. Реальности соотвествовало местоположение асфальтированных дорог и название населенных пунктов. ну, еще Иртыш. То. что вне - оставалось на совести картографов и их фантазии. В результате я бродил в белом пятне, которое имело четкие границы, размеры в двадцать-тридцать км по каждой стороне, но внутри вместо грунтовых дорог и прочих ориентиров попадалось все что угодно. До этого я всегда придерживался или шоссе, или русла рек, уповая на их незыблемость. Сейчас понадеялся на авось, решил пройти от трассы вдоль реки Артынки до деревни километров пятнадцать. Три часа ходу, в общем-то пустяк. Скромный лесок по руслу Артынки оказался непроходимой чащей, в которую врезались огромные овраги с ручьями - притоками Артынки. На месте разрывов лесов - сами леса без намека на прогалины. Пересекающие лес дороги и тропы отсутствовали. Строения оказывались развалинами или их не было совсем.
Местные леса вполне проходимы, это просто цепочка рощ, разделенных полями и лугами. Но когда они сгущаются - через них надо прорубаться. А поскольку я шел по руслу Артынки, то вдобавок к этому празднику мазохизма добавлялось форсирование оврагов. Расположены они были через полкилометра, их можно было обходить, делая огромные обходы или тупо лезть внизь по скользкой траве, через топкие ручьи и снова наверх, цепляясь за трухлявые стволы. Я четко представил, что даже если я хотя бы сломаю ногу - меня тут раскопают разве что архелоги в следующем столетии..
Меня всегда неприятно поражает чувство одиночества в нашей глубинке.
Вернее это можно назвать заброшенностью.
Есть одиночество, так сказать высоким стилем, на лоне девственной природы, среди мощной процветающей жизни во всех ее проявлениях. Оно очень поучительно. Быстро понимаешь, где твое место в мироздании. Не в центре вселенной, так что вокруг тебя кружатся галактики и ради тебя идут дожди и плодятся звери, как это можно представить в городе. Неделя в лесу без комфорта любого излечит от эгоцентризма, даст властно понять, насколько уязвим человек и насколько он зависит от природы.Природа учит смирению - и она же дарит чувство уверенности в своих силах, потому что без этого выжить невозможно. А некоторым она делает самый бесценный подарок - дает время на размышления и силе, которая разлита вокруг, связывает смерть и жизнь, человека и природу. Так рождаются и укрепляются мысли о Боге.
И есть заброшенность мест, где когда-то была жизнь, а потом ушла, оставив после себя руины.
Можно провести день, неделю в нескольких километрах от многолюдных и процветающих по местным мерккам деревень, в десятке километров от шоссе с регулярным автобусным сообщением и оживленным движением - и не встретить ни одного человека. Не слышать никаких звуков кроме непрерывного комариного писка. И только изредка натыкаться на следы людской деятельности.
Мне приходилось идти часами по заброшенным полям, в рост человека заросших сорной травой, где даже пробиваются нахальные молодые березки, мимо осевших серых стогов, встречать замуравленные колеи, ведущие неизвестно куда, каркасы фем, которые выглядывают из огромной крапивы как ребра исдохших диплодоков, обвалившиеся кирпичные стены, опоры ЛЭП, вокруг которых завиваются обрывки проводов. Жуткое непередаваемое чувство - словно ты один остался на земле. Что-то случилось за то время, как ты отошел от дороги - от шума проезжающих машин. Сделал несколько шагов - и все исчезло. Ощущение Зоны из "Пикника на обочине". Осталась только эта брошенная земля, никому теперь не нужная. Пройдут десятилетия, прежде чем сорняки сменит настоящая луговая трава, способная питать грызунов и копытных, служить настоящим домом для зверей и птиц. Хорошо, если люди не вернутся сюда и природа получит шанс залечить раны, нанесенные плугом. А пока это только пространство, выпавшее из нормального хода вещей, затерявшееся между человеческой цивилизацией и нетронутой природой. А человек, проходящий здесь - также не в состоянии понять, где он, к какому миру он сейчас принадлежит.
Вряд ли можно рвазмышлять о Боге на свалке. Скорее о дьяволе, который норовит все исказаить и испортить. И к кому из этого дуэта все-таки ближе человек.
Меня сопровождал только коршун с заунылым криком. Он кружил надо мной, лениво помахивая крыльями, видимо пытаясь понять - кто это бредет в его владениях. Или же его интересовали перепелки, которых я вспугивал в траве.
Опять же, не стоит ставить себя в центр мироздания.
А потом началась гроза.
Гроза не под надежной крышей вставляет почище денатурата.
Поначалу вдали этак лениво и вальяжно подает голос гром. Небо густеет от голубизны до тусклого фиолета. Гроза не предупреждает о своем появлении герольдами в виде белых облаков - она идет монолитной стеной, ломит всей силой. В общем-то неторопливо, но в этой медлительности есть нечто безысходное, от чего теряется надежда на сопротивление и на спасение. Потом вдали нарастает шум, тоже без особой поспешности. Нарастает потихоньку, пока не превращается в оглушающий рев. Осязаемый как плотная сила ветер сгибает наполовину деревья. На согнутый лес обрушиваются потоки воды - не дождь, а именно потоки, сплошной водопад.Над головой трескается небо. Молнии бьют так часто, что разрывы над головой почти сливаются. Десять-двадцать минут - и гроза смещается, уходит на юг, оставляя насквозь промокший лес. Капли бьют все реже, пока их ровный ритм ломается и доносятся только отрывистые звуки падения капель с листьев в траву. От травы поднимаются густые душистые испарения. Восходит солнце, прогревает душное марево. (спустя несколько часов эта гроза добралась до Омска и залила его целиком).
После грозы гипотетическая возможностьпересечь лес (мне оставалось несколько километров до деревни или открытой поймы) стала иллюзией. Мокрая трава, листва, скользкие склоны оврагов. Мне оставалось только разворачиваться и уходить по открытым пространствам в поисках хоть какой-то дороги. Я еще раньше пересек покос и вернулся туда, надеясь найти колею. По ней, разматывая ее как клубок, потихоньку выбирался на все более наезженные дороги. Они уводили меня все дальше от цели. Вдобавок, идти по ним было невозможно. Мокрая глина скользила как лед, в понижениях стояли огромные лужи. Потом, в конце пути, я увидел свежие следы шин. Пока я шел по ним, машина по прямой, по оси дороги не прошла ни одного метра. Ее разворачивало, несло по синусоиде, выбрасывало на обочину в траву. Протектор шин просто скользил по глине как по маслу. Свернуть в сторону с дороги было невозможно - стеной по грудь мне стояла мокрая трава. Оставалось уныло шлепать облепленными грязью кросовками прямо по лужам и при этом чудом удерживать равновесие. Одна из дорог завела меня в тупик - в безлюдную пасеку на опушке. Вернулся к развилке и пошел дальше. Дело было под вечер и я уже подумывал о том, что если за пару часов я не выйду к деревне, то придется всю ночь шататься призраком по проселкам в поисках выхода на асфальт - а потом десяток км до трассы с автобусами. Ночевать все равно было негде.
На мое счастье спустя каких-то полтора часа дорога вошла в лес и затем повернула по просеке туда, куда мне нужно. Я часто останавливался и прислушивался, надеясь услышать шум моторов. В лесу до меня донесся далекий собачий лай и мычание. Я завыл в ответ и начал снова верить в чудеса (точнее, что такое дерьмо как я нигде не утонет). Я шел по Артынскому бору. Солнце зашло за деревья, но когда его лучи пробивалось сквозь верхушки, то прямые стволы сосен четко выделялись на фоне сгустившегося сумрака. За очередным поворотом неожиданно резко посветлело. От самого леса начинались заборы, а дальше тянулась пойма до неясной полосы деревьев у самого берега.
Мирная картина идилической жизни пейзан а-ля рюс растрогала меня до глубины души, чего от такого отъявленного мизантропа как я ожидать было удивительно. Гурьбой шли коровы, шавки регулировали движение, бабки с хворостинами судачили с соседками и с телками. Воды в колонках не было - гроза закоротила местную сеть и насосы не работали (я целый день растягивал полтора литра минералки). Все было такое такое близкое и родное.
А когда угодил в свежий навоз - моему счастью не было предела.
|
