Chickabiddy › Зыбучие пески Мьянмы

Он не зелёный и не чёрный, он - мьянманский. )) Чем-то похож на тайский чай или на масалу-чай, но без специй.


Действительно, сравнивать сложно, да и надо ли? Мы всегда что-то сравниваем, выбираем. Мне кажется, это часто нам мешает. Но на вторую часть вопроса ответить могу: сейчас это Мьянма. Не потому, что в Камбодже хуже, по другим причинам.

тайский , на мой вкус очень специфический )), (отдаёт йодом или сушёной морской капустой)),

так и "не распробовал" его , хотя пытался и с молоком и без ))


это точно ) , отсюда и все проблемы )) и неудовлетворённость.....)

Пятница, 24-го мая

В дни болезней, которые случаются в путешествиях, хочется бросить всё к чертям, обменять/купить билет и улететь в Россию. Там мама, которая всё знает, даст нужных снадобий, и всё пройдёт; и всё равно сколько тебе лет, всё равно, сколько стран ты посетил и что ты видел: ты знаешь, что мама поможет, вылечит тебя всегда.

Вчера почти весь день лежал пластом в нашей «пещере». Разболелся живот, поднялась температура, немного полегчало только к вечеру, а полностью вылечиться удалось только недели через две.

Сегодня мы едем дальше, и лежит наш путь в город Баго, что в восьмидесяти километрах от Янгона. До Баго мы решили добраться на поезде. «Поезд, поезд, поезд, вчера был на север, сегодня – на юг». («Чиж и Ко») Поездов в этом направлении много, но самый дешёвый – за доллар – уже ушёл. Пришлось купить за два. Иностранцы могут приообрести билет только за доллары, чатами им расплатиться нельзя. Доллары, как я уже говорил, должны быть новенькими, почти хрустящими. Правда, мне интересно, где можно найти новенькую однодолларовую банкоту? Вот так и получилось, что у нас не захотели принимать несколько купюр. В чатах деньги тоже не принимали. На все наши вопросы, просьбы войти в положение, ответ был одним и тем же:

- Вы иностранцы, вы должны платить в долларах.

- Но у нас больше нет долларов.

- Вы иностранцы, вы должны платить в долларах.

И т.д, и т.п. С подобной твердолобостью, точнее, беспрекословному следованию правилам, мы потом сталкивались неоднократно:

- Вы иностранцы, иностранцы должны останавливаться в гестхаузах.

Но об этом позже, пока же мы разменяли в обменнике на вокзале 100 долларов и купили нужные нам билеты. Подошло время отправления поезда, мы прошли на перрон, отыскали нужный нам вагон – кстати, в Мьянме арабские цифры практически не используются: номера автобусов, номера вагонов – всё это пишется по-мьянмански. Справедливости ради, надо сказать, что запомнить мьянманские цифры не представляет труда: если тайское и кхмерское написание я не запомнил до сих пор, то мьянманские стал узнавать очень быстро. В вагоне – типичном вагоне электрички – царил кавардак: провожающие, продавцы вода, бетеля и другой всякой всячины толпились в проходе, превращая его в искусный лабиринт, из которого едва ли существовал выход. С нами здоровались, улыбались.

- Hello, mister! – hello в исполнении мьянманцев звучит отрывисто, может быть даже слегко грубовато, словно какая-то команда.

- Water, water! – а вот слово water произносится совсем как русское вода. Я даже с удивлением оглянулся: кто это здесь говорит по-русски.

Поезд, отчаянно скрипя и повизгивая, словно усталый пёс, колёсами, медленно тронулся с места. За мгновение до этого улеглась суета, в вагоне стало просторно. До свиданья, Янгон!- мы увидимся через месяц. Поезд проходил через заваленные мусором окраины Янгона, долго, как жевательная резинка, тянувшихся вдоль железной дороги. Заправки, какие-то постройки, кладбище старых автомобилей. Словно сплетённые из тростника, покрытые пальмовыми листьями низенькие дома, из дверей которых выглядывают неизменно улыбающиеся лица. А какие эмоции сверкали на этих лицах, когда они замечали в вагоне проносивщегося мимо них поезда иностранцев!

Поезд раскачивало так, что мне казалось: ещё немного, и все наши рюкзаки слетят с полок и будут плавать в пространстве, будто в состоянии полной невесомости. Я сидел у раскрытой двери, свесив ноги наружу, и в моменты очередной встряски судорожно цеплялся за поручни, боясь улететь за пределы вагона в открытый космос мьянманской реальности. Я сидел на сандалиях, положенных под себя. Это заметил проходивший мимо полицейский и тут же принёс циновку, а я задумался, почему же меня так влечёт к себе Азия? Мама Азия. Непричёсанная, неумытая, с открытой улыбкой зовущая к себе. Я не хочу в Европу, не хочу в Америку, но я всегда хочу к тебе, в твои объятия, временами мягкие и тёплые, погружаясь в которые забываешь обо всём на свете, растворясь в волнах любви, временами превращающиеся в жёсткую, из нержавеющей стали хватку, меняющую сознание и болезненно разрывающую плоть. Мама Азия! Когда я влюбился в тебя? Тогда ли, когда впервые чуть не утонул в водовороте Мэйн Базара, или тогда, когда слушал жжужание мухи в буддийском монастыре Сиккима, а в небе ослепительным огнём сверкали снежные вершины Гималаев? Или, может быть, я впитал тебя с картинами Рериха, с книгами Киплинга, У. Коллинз? Я рассматривал картинки Бхагават-Гиты, я слышал рог Кришны, я видел многое. Азия, мама Азия! Я люблю твоих детей, их тёмные глаза заставляют вспомнить истоки времён. Мама Азия!

Поезд замедлил ход и остановился. Баго.

Баго славен своими музеем, королевским дворцом и пагодами, одна из которых даже больше Шведагона, хотя и не сравнится с ним по известности и святости. Вот к одной из таких пагод мы и пришли в ходе нашей прогулки по городу. Сегодня полнолуние, буддийский праздник. Пагода празднично горит золотыми огнями, она переполена народом, но тесноты нет. Кто-то обходит пагоду в ритуальном шествии, кто-то задумчиво сидит у одного из многочисленых изображений Будды, установленных вокруг ступы. Воздух разрывается от ароматов жасмина, дыма ароматических палочек; нежно трепещут на лёгком ветерке лепестки свечей. В такие вечера боги сходят с небес на землю, наслаждаясь кротким очарованием мгновения.

Мы решили подождать окончания праздника и искать ночлег здесь же, в пагоде, точнее, в одном из павильонов вокруг, и даже присмотрели один, но планам нашим не суждено было сбыться. Бина каким-то образом познакомилась с одним мьянманцем, и оказалось, что он – о, чудо! говорит по-корейски, поскольку давно, лет 9-10 назад, работал в Корее. Мы ему рассказали, что ищем место для ночлега, и он ответил, что у него есть подходящее. Мы попили чая в кафе, а потом пришли к нему в гараж, который со временем может стать магазином. Вот там, в гараже, мы и заночевали. Правда, до этого довольно долго гуляли по городу: заглянули в компьютерный клуб, полностью оккупированный молодыми монахами, игравшими в самые разные компьютерные игры,: пили чай в кафе в компании дремавшего пожилого монаха. Из вещей у него были только потёртая сумка с нехитрыми пожитками и корявая палка-посох. Он выглядел очень одиноким, печальным, словно брошенным кем-то. Я задумался. Куда идёт этот монах, где он сегодня будет ночевать? Куда иду я? Человечество?

chickabiddy

Спасибо тебе, человек, за эти заметки. С нетерпением ждем дальше.

Я извиняюсь что опять порчу топик, но "дерржацца нету больше сил... дерржацца нету больше сил..." 9с) тайна Третьей Планеты


"...Тем, кто слышал Зов Востока уж другой отрады нет..." (с) из того же стиха

Спасибо!!!

Суббота, 25-го мая

Утро было ранним. Вообще, ещё в Камбодже я привык вставать в промежутке с 5 до 6 часов утра и теперь неизменно следовал этому правилу. В шесть часов же в доме напротив громко зазвучала весёлая музыка, чем-то напоминавашая советские шлягеры: там готовились к свадьбе. После обильного завтрака мы направились на трассу, а спустя совсем немного времени уже мчались в кузове небольшого грузовика навстречу мьянманским приключениям.

Можно ли описать радость первой автостопной машины? Тот краткий миг, когда ты поднимаешь руку, водитель останавливается и согласно кивает головой, ты забрасываешь рюкзак в кузов и в следующее мгновение ты уже сам стоишь в кузове, ветер бьёт в глаза, заставляя их счастливо жмуриться, а в голове отчаянно громко поёт торжественную песнь свобода. В это мгновение ты действительно свободен, ты - птица, что несётся в просторах прозрачного воздушного океана, ты – радостный дельфин, играющий с океанской глубиной в какую-то дикую игру; невероятные чувства брызжут во все стороны из груди, которая, кажется, сейчас разорвётся от прохладных – какая бы температура ни была – и головокружительно-сладких глотков воздуха, которым, тем не менее, невозможно надышаться. Счастье, огромное счастье – вот что такое первая машина! Ты им хочешь делиться со всем миром, чтобы и он чувствовал, что свобода живёт внутри и надо просто открыть ей сердце. Выйти на трассу, остановить машину и поехать куда глаза глядят – «пусть первая машина, которая остановится, определит дальнейший путь».

Пейзаж вокруг представлял тысячи, нет, даже десятки тысяч, оттенков зелёного: светло-зелёный, тёмно-зелёный, салатовый, изумрудный и тысячи других, которых я не смогу назвать, но они наполняли пространство, и зелёное пространство жило, сверкало, дышало, колыхалось под слабым дуновением ветерка. Многочисленные деревни появлялись и исчезали, отдельные дома вырастали вдруг то слева, то справа от дороги и быстро таяли, оставляя только после себя только сладко-горькое послевкусие дымка от костра, на котором, вероятно, готовили пищу.

Потом была остановка и небольшой отдых в придорожном-отеле ресторане , в котором, тем не менее, были бассейн, в котором нам удалось искупаться, и мини-зоопарк, где нас особенно восхитили леопардовые кошки; смена машины; и, наконец, мы приехали в город Чайтхо, откуда уходила дорога к Золотому Камню. Из Чайтхо мы доехали до деревни Кинпун, где нас высадили у автостанции, откуда, собственно, и уходили грузовики-автобусы к Золотому Камню. Проезд стоил 1,5 доллара, но мы, убеждённые, что до Камня около десяти километров, пошли пешком. Через некоторое время дорога стала довольно круто подниматься вверх, извиваясь змейкой и обвивая поросшие деревьями склоны; иногда она резко спускалась, словно это был гигантский естественный аттракцион «Мьянманские горки, или срывалась в пропасть, или вдруг открывала искры блестевшего на солнце водопада, чей шум разносился далеко по пространству, напоминая чем-то шум проносящегося где-то вдали ночного экспресса. А мы всё шли и шли. Однажды с левой стороны дороги открылась каменная лестница, круто уходящая к вершине холма. Мы подумали, что это короткий путь, но лестница быстро закончилась у небольшого храма-монастыря-деревни, а до Золотого камня, как оказалось, ещё идти и идти.

Наступал вечер, вокруг плотным серым покровом сгустился туман, через который проступали нечёткие, выцветшие тени окружающего мира. Собственно, мир вдруг сжался до радиуса буквально трёх-четырёх метров; всё остальное осталось существовать только в моём воображении, и, благодаря этому можно было конструировать мир самому и так, как этого хотелось именно мне, населяя его странными существами, похожими на гигантских стрекоз, но в человечьем обличии, бесформенными слизняками, познавшими смысл жизни и скользящими вниз по дороге, и ещё кем-то или чем-то, что даже и описать сложно: некое абстрактное создание, описываемое системой интегральных уравнений. Иногда мне даже казалось, что я ощущаю холодные прикосновения всех этих существ, я разговаривал с ними, что-то спрашивал, что-то отвечал... Идти стало сложнее, накапливалась усталость; наконец, нам удалось остановить машину, и мы доехали почти до самой вершины.

Проход к святыне для иностранцев платный – 6 долларов, платить которые не хотелось, тем более, что и приехали мы уже почти в темноте. Начались долгие переговоры с контролёрами, во время которых кому-то удалось незаметно пройти мимо. Но вот переговоры завершились, и контролёры, сражённые нашими улыбками и настойчивостью пропускают нас на территорию.

Золотой камень видно издалека. На расстоянии он кажется огромным светлым пятном, парящим над пропастью, неподвижным, но живым. Приближаясь, ты начинаешь замечать силуэты людей вокруг него, скалу, с которой он свисает, и в твоём сознании рождается и растёт вопрос: «Как же он держится на этой скале?» Каменная глыба высотой метров семь-восемь, метров двадцать пять в диаметре стоит на покатом склоне скалы, пошатываясь от ветра и малейшего прикосновения. Часть её нависает над пропастью. Кажется, надави чуть сильнее, и камень полетит вниз, но – нет: он также будет шататься, вибрировать, но останется на своём месте. Говорят, удерживает его там волос Будды, а упасть ему суждено в тот самый миг, когда в наш мир придёт Будда Грядущего – Маттрейя.

Несмотря на волшебную атмосферу этого места, наступила пора искать место для ночлега. С собой у нас не было ни спальников, ни пенок, поскольку все вещи мы оставили в интернет-кафе в Чайтхо. Вообще, вокруг Золотого камня много гостиниц, в которых останавливаются многочисленные паломники, но пользоваться их услугами в наши планы не входило. Я не буду долго описывать процесс поиска места для ночлега, скажу лишь то, что после долгих поисков нас приютили на втором этаже дома отдыха местной туристической полиции, где мы и заснули под строгим и печальным взглядом Будды, чьё изображение было установлено у одной из стен просторной и светлой комнаты.

Мама Азия, точно! Отличный стиль

Воскресенье, 26-го мая

Я часто просыпался ночью. По комнате бегали мыши; однажды мне даже показалось, что одна пробежала в пяти сантиметрах от моей головы.

Утро было таким же туманным, как и вечер, но холода не было. Туман казался живым, пространство играло и дышало им. . Мы опять поднялись к камню: в проснувшемся сером утре он выглядел совершенно иначе, но всё равно притягивал к себе взгляд. Мир вокруг нас постепенно наполнялся людьми. Бесконечные процессии монахов, сопровождаемые звоном колокольчиков, паломники из Таиланда, мьянманцы, беспрестанно снующие в обе стороны носильщики, продавцы танаки, сандалового дерева, изображений Будды – так начинался новый день. Туман постепенно редел, от него оставались только рваные клочья, прячующиеся в тени лавок, среди статуй и домой, в дверях гостевых домов и ресторанов. Возникало чувство, что именно они – клочки и заплатки ночной туманной серости – подлинные хозяева этих мест. Сейчас они отдохнут от долгих ночных посиделок, от несчётного количества выпитых чашек чая и вечером снова заполонят пространство.

По обе стороны дороги, идущей вниз, стояли дома и домики, продавались разные вкусности; всё казалось таким живым, настоящим, но в тоже время снова и снова возникало ощущение сказочности, потустороннести, словно мы попали в иное измерение или в давно минувшее прошлое. Идти вниз было проще, веселее; к тому же вскоре начались салочки с огромными тёмно-серыми тучами, быстро слетевшимися на эту странную игру. Начал накрапывать дождь, который вскоре стал сплошным потоком воды. Очень быстро всё окружающее пространство превратилось в огромный водный шар, вода была везде — за шиворотом, в сандалиях, она попадала в рот, в нос, в уши, я дышал водой, я думал водой, я видел водой, я был водой... Тучи догоняли нас, проливались водой и летели дальше, тогда можно было перевести дыхание, вытрясти воду, выжать рубашку и шорты, но совсем скоро нас пятнали другие тучи, родственники и друзья тех, первых, и дождь проливался снова и снова.

Мы спустились в город. Если от дороги к Золотому Камню вернуться к центру города, миновать его, а потом уйти влево от главной дороги, то вы попадёте в совсем другой мир. Несколько шагов по коридору улицы, и невидимая глазу дверь откроет перед вами тайный проход туда, где время не имеет значения, где оно течёт иначе, чем в нашем, постоянно ускоряющемся мире, где ничего не меняется уже много лет. Сначала перед вами откроется как бы буферная зона, пространство, где оба мира, тот и наш, сосуществуют, но с каждым шагом привычное нам отступает, прячется, превращаясь в телевизоры и радиоприёмники, в небрежно брошенные возле домов мотобайки и велосипеды. Но даже все эти привычные нам вещи хранят налёт чужеродности, они уже не принадлежат этому миру. Город исчез, будто его никогда и не было, не было звуков городской жизни, не было её запахов, но была рыбацкая деревня, древняя и первобытная. Узкая улица, жидкая грязь, дома с плетёнными стенами, крыши, крытые пальмовым листом, яркие улыбки, звонкий смех. Здесь не было показной нищеты Тонле Сапа, здесь всё было естественным и всё же казалось странным. Всего в двухстах метрах от этой улочки жизнь бушевала: другая жизнь с машинами, мотоциклами, автобусами, рекламой, а здесь всё, что было там, казалось неправдоподобным, нереальным. Здесь было тихо. Даже вчера или сегодня утром на вершине горы не было такого чувства. Там, у Золотого камня, было место с атрибутами сказки, здесь — островок, сохранившийся неизменным с незапамятных времён, что-то вроде земли Санникова. Здесь люди рождались, здесь проходила вся их бесхитростная жизнь, здесь же они умирали, никогда не выходя за границы этого мира: на окраине деревни, чуть в стороне, мы увидели маленький крематорий, возле которого лежали части гробов и множество автомобильных покрышек.

От крематория шёл мостик через небольшую речку; мостик продолжался небольшой тропинкой, через несколько метров обрывавшейся в грязь. Ещё когда я шёл по улочке я обратил внимание на запах. Запах грязи, хорошо знакомый с детства; плотный, слегка кисловатый, вкусный.

Я думаю, многие пускали кораблики в сточных канавах. Даже если это были ненастоящие модели кораблей, но всего лишь палочки, щепки, всё равно в глазах мальчишек и девчонок это были гигантские океанские лайнеры, стройные элегантные парусники, пароходы, выплёвывающие горький дым из высоких белоснежных труб. Это был самый большой флот в мире! Флибустьеры всех национальностей, отважные мореплаватели-первооткрыватели, Джеймсы Куки, Лаперузы, Крузенштерны — здесь одновременно они могли быть и были.

Когда же поздней весной вода в сточных канавах переставала течь, оставалась грязь. На поверхности — тонкая корочка, казавшаяся очень прочной, под ней — бездна. Именно липкий запах такой грязи здесь витал повсюду. Как оказалось, по ней очень приятно идти босиком. Ноги иногда проваливались по щиколотку, иногда по голень, иногда уходили вниз чуть ниже колена. Грязь громко хлюпала, нехотя отпуская ноги, аппетитно пузырилась и смачно чавкала. Там, где она была плотнее, оставались чёткие следы, где жиже — только смазанные пятна, отмечавшие места, где только что ступали мои ноги. Неужели след, оставленный человеком в жизни, зависит только от грязи?

Чуть в глубине деревни, между улицами был маленький пруд, хотя назвать его прудом очень сложно. Так, лужа, большая лужа. В этой луже плескались дети, кто-то в штанах, кто-то нет, но это было не важно. Наше появление возле этой лужи вызвало бурю восторга, и мы стали свидетелями настоящего циркового представления. На мгновение и мне захотелось в эту лужу, так, как есть: в одежде и с фотоаппаратом, лишь бы плескаться там, кричать, бегать и прыгать.

...............................................................................................

В этот день уехать далеко нам не удалось: вечером лил сильный дождь, было холодно, мы промокли до нитки и долго грелись в придорожном кафе. Ночевали в интернет-кафе: когда ушли все посетители и кафе закрылось, мы сдвинули стулья, расстелили на полу туристические коврики и быстро заснули.

Так как у меня в этот день совершенно неожиданно сел аккумулятор фотоаппарата, фотографий, к сожалению, сделать не удалось. В качестве замены предлагаю небольшой видеофильм, где есть эта деревня. Вообще, этот фильм - привет Бины её маме. ))

Молодцом. Отличное видео!!!